Беседы о сельском хозяйстве [Юрий Федорович Новиков] (fb2) читать постранично, страница - 78

биологического вида гласит: «Плодитесь и размножайтесь!» И в полном соответствии с ним человечество продолжает плодиться и размножаться, пытаясь в то же время не свалиться с острой верхушки все той же незыблемо стоящей пирамиды… Бесспорно, конечно, что та техника, которая развилась со времен изобретения копья и лука, продолжает помогать человеку. А вот всеядность?..

Свойства хищности и всеядности делают биологический вид максимально независимым от капризов климата. Живому существу, которое может есть всех, почти безразлично, какой урожай растений, много или мало зайцев бегает по полям или оленей по лесам. Все случайные колебания численности того или иного биологического вида перекрывают друг друга и затухают у вершины пирамиды, где сидит «хищник из хищников», подобно тому, как волны тайфуна на большом расстоянии от эпицентра превращаются в мелкую рябь. Но так продолжается лишь, пока численность «самого хищного хищника» относительно невелика.

Исследования ученых-экологов показывают, что чем ниже положение биологического вида на трофической пирамиде, тем выше его плотность. В африканских саваннах, не тронутых человеком, наибольшая плотность у растительноядных. Наименьшее число животных на единицу площади характерно для плотоядных; всеядные занимают промежуточное место.

За некоторым порогом плотности всеядного человечества ему угрожает резкое оскудение природы, снижается многообразие (а значит, и устойчивость) окружающей среды, ухудшается ее качество. Единственно возможный, пожалуй, выход — увеличение степени автотрофности, переход к преимущественно растительным продуктам на первой стадии и, возможно, к целиком искусственным, неорганического происхождения, на второй.

Впервые проблему автотрофности человечества поднял замечательный советский естествоиспытатель академик В. Вернадский еще в 20-х годах. Он считал, что избавление от необходимости убивать ради пищи других животных будет означать для людей не только новую, более высокую ступень нравственного совершенства, но и вступление в эпоху неизмеримо огромных возможностей дальнейшего развития и распространения сферы влияния человека на окружающий его мир, сферы, которую В. Вернадский назвал ноосферой сферой разума.

— Мне кажется, что в этой книге вопросов больше, чем ответов.

— Но ведь так же и в жизни!

— Да, однако куда шагать дальше?

— Сейчас мы стоим на пороге новой великой технологической революции в сельском хозяйстве.

— А что за порогом?

В течение многих веков не было на свете другого вида-труда, кроме труда землепашца, который бы в такой степени связывал и закрепощал человека, так ограничивал бы и его материальное благополучие, и духовный мир…

«Вот сейчас из моего окна я вижу: плотно прикрытая снегом земля, тоненькая, в вершок зеленая травка, а от этой тоненькой травинки в полной зависимости мужик… с могучими руками и быстрыми ногами. Травинка может вырасти, а может и пропасть, земля может быть матерью и злой мачехой, что будет, не известно решительно никому…» — писал Г. Успенский.

Когда рабочий стоит у станка, он является звеном технологического процесса, который целиком зависит от других рабочих, от людей вообще и только от них. Результаты его труда — следствие этого технологического процесса и существующих социальных отношений; они ни в малейшей степени не зависят непосредственно ни от того, как светит солнце, ни насколько равномерно выпадают дожди. Землепашца же всегда давил двойной гнет: гнет социальный и власть тоненькой «травинки», власть земли, природы вообще.

Между прочим, эта двойная закабаленность крестьянства наряду с другими причинами не позволила ему сыграть столь решающую роль в истории человечества, какая была суждена пролетариату…

«Какова земля — таков и хлеб» — пословица эта есть у русских и немцев, у поляков и англичан… да, пожалуй, у всех народов, знакомых с плугом. Однако, по мнению крестьянина, земля еще не все. «Верь всходам, когда зерно в закром засыплешь», — считает он. Отчего? Ну хотя бы оттого, что если «до Ильина дня (то есть до 2 августа) дождь — в закром, а если после — из закрома». И еще из-за десятка-двух причин.

Власть — ведь это как раз и означает неизвестность: что будет, как и будет ли вообще. И от этого — закрепощенность мысли, обреченность бесконечно вращаться вокруг одной и той же темы, которая не оставляет человека ни летом, ни зимой. «На Юрья мороз — гречихи воз» это-уж, конечно, суеверие, и тоже от закрепощенности духовной, от страха голодной смерти.

«Мужики суходольские ничего не рассказывали. Да что им и рассказывать-то было! У них даже преданий не существовало. Их могилы безымянны. А жизни так похожи друг на друга, так скудны и бесследны! Ибо плодами трудов и забот их был лишь хлеб, самый настоящий хлеб, что съедается… И подумать