Дети ада [Вильям Федорович Козлов] (fb2) читать постранично, страница - 3

славянская присвоили ему звание действительного члена академий.

Писатель знает, что сейчас ведется борьба за души людей, за сознание целых поколений будущей России. Многие еще не понимают смысла происходящего. Козлов ныне пришел, чтобы этот смысл объяснить. Он все знает и понимает, поэтому художественная проза его тетралогии пронизана болью за русских «манкуртов» (образ из романа Чингиза Айтматова «И больше века длится день»), ставших не своею волею угнетаемым меньшинством на своей земле.

Перед глазами читателей пройдет вереница художественных образов, как положительных, так и отрицательных; иногда повествование ведется от автора, и происходящее видится глазами мальчика, у которого в день смерти Сталина расстреляли отца, а мать позже покончила с собой; он видит, что преступники делают со страной, с народом, как миллионы остаются без работы, без крова...

Новая система убила все, как бы утверждает писатель, но к прошлому возврата нет, надо уметь увидеть врага, называющего себя «другом народа», надо уметь разглядеть светлые могучие интеллекты, рождающиеся на наших глазах в России — вот главные выводы писателя из четырех новых романов. Перед нами единственное эпическое полотно словесной, художественной ткани, отображающее наше время, когда сатанинские силы пришли, но они не смогут победить Россию, если есть родники ее питающие, и народолюбцы к ним припадающие.

Прочитавший один из романов тетралогии обязательно захочет прочесть и остальные три. Ведь Вильям Козлов пишет на редкость интересно, увлекательно и остросюжетно. И как бы там ни было — он оптимист. Как и все мы верит, что Добро победит Зло.

Ю.К. Бегунов, академик.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Кто виноват

Из Мережковского Д. С. «Христос и Антихрист» (Иностранцы о русских 1710 г.)

«Россия — страна, где все начинают и ничего не заканчивают».

«Рабский народ рабски смиряется и жестокостию власти воздерживаться в повиновении любит».

«Аристотель о варварах: «В свободе — злы, в рабстве — добры».

«Ничтожество России есть условие для благополучия Европы».

Царевич Алексей: «Нам, русским, не надобен хлеб: мы друг друга едим и сыты бываем».

Катон: «Дураками свет стоит. Дураки умным нужнее, чем умные дуракам».

Прометей. То смерть была, Пандора.

Пандора. Смерть?

А что это такое?

Прометей. Дочь моя!

Ты много радостей познала,

Не мало и страданий.

И сердце говорит тебе,

Что в жизни много радостей осталось

И много горя,

Которых ты еще не знаешь.

И вот приходит миг,

Который все в себе вмещает, — все,

Чего желали, о чем мечтали,

На что надеялись, чего боялись.

И это смерть.

Когда в душевной глубине

Ты, потрясенная, вдруг чуешь все,

Что хоть когда-нибудь давало радость, горе,

И в буре расширяется душа

В слезах себя стремится облегчить,

И жар в душе растет,

И все звонит в тебе, дрожит и бьется,

И чувства исчезают,

И кажется тебе, что вся ты исчезаешь

И никнешь,

И все вокруг куда-то никнет в ночь,

И глубоко в своем, особом ощущенье

Ты вдруг охватываешь мир, тогда...

Тогда приходит к человеку смерть.

    Пандора. Умрем, отец!

Прометей. Нет, час еще не пробил.

Гете. «Прометей».

Пролог

Все было именно так, как он много раз представлял в своих мечтах: погожий летний день, пронизанные солнцем пышные белые облака, глубокое с прозеленью синее небо и он, Иван Рогожин, навзничь лежащий на спине в зеленой траве, кругом благословенная тишина и покой. Отодвинулись все дела-заботы, никаких суетных мыслей. Ты и природа. И чуть слышное в ближайших соснах дыхание ветра не беспокоит, наоборот, еще больше отстраняет от всего мирского. В мечтах это ассоциировалось с призрачным понятием счастья. Неподалеку стояла его «Нива», негромко потрескивал остывающий мотор. Мелькнула запоздалая мысль, что нужно было бы открыть капот, но какой смысл в этом, если ослепительное солнце так нещадно палит?

Тяжелые мысли отпустили его лишь на небольшой отрезок времени. Суровая действительность уже стучалась в сознание, заслоняла всю эту земную красоту. И все-таки он урвал у бренной жизни кусочек идеального спокойствия и отрешенности на природе, вблизи от шоссе «Ленинград — Киев», по дороге к единственному настоящему другу, живущему неподалеку от райцентра с красивым названием Глубокоозерск. И деревня, где его дом, тоже имела не менее красивое название — Плещеевка. Что-то от забытого старинного, русского. На Псковщине еще много таких мест.

Приятно смотреть на плывущие в никуда кучевые облака. Их очертания с солнечной окаемкой всегда кого-либо напоминают: то ли диковинные бородатые лица, то ли каких-нибудь сказочных зверей или чудовищ. Совсем близко пролетела красивая черно-желтая бабочка с удлиненными крыльями, мелодично прожурчала в ближайшем перелеске какая-то птица, нарастая приближался гул мчавшегося по шоссе грузовика. На высокую