Авирон [Гнат Мартинович Хоткевич] (fb2) читать постранично, страница - 25

вскрикнув.

На него смотрело нечто столь страшное, столь чудовищное, что он заслонился руками… Перекошенный рот, острый подбородок, кривой, крючковатый нос, долбленые дырки вместо глаз, угловатая голова, и на всем печать чего-то такого отвратительного, развратного, такой скверны, что хотелось бежать на свежий воздух…

— Что это? Что это?.. — едва слышно, весь дрожа, спросил Авирон.

— А ты что, не видишь? Херувим для Моисея. Святыня израильская, которую он так хотел лизать… — И Веселиил смеялся, и смеялось отвратительное чудище с перекошенным ртом, и смех у них был одинаковый.

— И это… И это так и будет?..

— А как же еще? — И Веселиил хохотал еще сильнее, и с ним вместе хохотал херувим, а из его разорванного рта словно исходило зловоние.

— Вот мы поставим это божество тут, в уголке, — продолжал Веселиил, оттаскивая статую в сторону, — пусть придет Моисей и посмотрит.

Хотел — получай! Я сделал доброго бога, и недурно сделал, а он — жечь? Нет уж! Садитесь сами за работу и лепите, а я вам не дурак, сегодня один брат брякнет — делай так, а завтра другой брат — делай иначе, и я должен всякого пустозвона слушать? Нет, благодарю покорно! Я уже не маленький, у меня внуки бегают.

И как раз в эту минуту вошел Моисей.

— Ну, как тут у тебя, старый ворчун? А там пошла работа… вовсю! — И Моисей рассмеялся.

Но что-то в этом смехе резануло Авирона по сердцу. Он впервые слышал, как хохочет великий пророк, и лучше бы ему никогда этого не слышать! Это был смех победителя. Моисей одолел Израиля и снова, теперь уже надолго, стал его господином.

— А что это ты тут натворил?.. — спросил Моисей, остановясь перед прислоненным к стене херувимом.

И Авирон ждал, что нахмурятся брови великого пророка, что молния сверкнет из его глаз и поразит святотатца, что явится наконец правда господня… Но ничего не случилось… Вместо того, чтобы разгневаться, Моисей разразился смехом и хохотал, упершись в бока, так, что колыхался всем своим дородным телом.

А Веселиил ловким движением подхватил ангела, поставил перед собою и стал водить пальцами по его лицу. И казалось, он играл, делая бесчисленное множество ненужных движений: то комично вывертывал палец, то врезался в глину твердым, как железо, ногтем, то быстро-быстро тер одно место и все не переставал приговаривать разные глупости. Откинув голову и прищурясь, он всматривался в свою работу и наконец резким движением совсем отстранился, отошел от нее и крикнул:

— А ну, погляди теперь, глупец!

Авирон посмотрел и не мог сообразить, что это: в самом деле сила господня или колдовство?

На него скорбно смотрело божественное лицо. Из глаз, казалось, вот-вот польются слезы, а губы, живые, только чуть побледневшие, тихо шептали молитву…

И это было так прекрасно, так дивно, что хотелось пасть на колени и разрыдаться. Авирон и разрыдался… от всего того, что было, было в душе и не могло исчезнуть под печальным взглядом ангела. Оскорбление бога и смех над ним — это уже слишком много для чистой души одного из тех, кому не дано умение властвовать… И Авирон, закрыв полою одежды лицо, плакал…

— Что с тобой, дитя мое? — раздался над ним знакомый, божественно мягкий голос. В нем снова слышались те нотки, которые в другое время могли бы довести юношу до экстаза, снова на голову его легла мягкая старческая рука, но теперь Авирон оценил все это иначе. Ласка Моисея была официальной лаской: этот старый человек знал, что следует иногда пожалеть ближнего, сделать вид, что его боль отчасти и твоя тоже; этот старый человек знал, каким способом складывать губы, чтобы исходил из них тихий жалостливый голос с теми чарующими нотками, которые равно любят все тысячи плачущих… И Авирон ничего не ответил и заплакал еще горше…

…Без памяти вышел Авирон из сонма и, не глядя, все шел, шел… Нечто великое объяло его и потащило в темную страшную бездну…

Он боролся! Он не хотел! Он еще звал бога, но бог не приходил… Он молил безгрешную пустыню, но пустыня не откликалась.

— Боже! Боже, спаси меня, я тону… Глубины моря разверзаются под моими ногами, и буря сомнений топит меня, боже… Не меня спаси — веру мою спаси и упования мои… Ты же видишь мое безумство, и мысли мои не утаены от тебя! Я же не верю больше в тебя, боже, и в пророка твоего не верю. Обман слышу я в голосе твоем и хитрость вижу в твоей силе. В пророке твоем вижу человека. Ради княженья и владычества гремел он голосами труб, топтал твои скрижали и убивал живущих. О боже! Кто же из вас двоих обманщик? Моисей, не назвавший нам твоего имени, не показавший твоего лица и чертога твоего?.. Или ты сам, боже?.. Да живешь ли ты в небе, держишь ли и вправду гром свой и меч? Или мы только должны верить, что ты есть?.. О боже, во имя своей славы, во имя существования твоего, во имя правды на земле покажи мне свое лицо… Я не боюсь! Пусть испепелит меня твой взор, пусть разверзнется подо мной земля,