Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) [Владимир Смирнов] (fb2) читать постранично, страница - 131

Мечиславом и его людьми. Снаружи Гром набрал горсть снега, засунул в рот с таким удовольствием, словно это — вкуснейшее лакомство на свете. Прожевал, проглотил, снова закашлялся. Пальцы показали на горло, скрипучий голос произнёс так слышно, что князь едва разобрал:

— После перекидывания голос теряю. Связки. Только свистеть могу. У меня в каморке всегда питьё какое-нибудь стояло. Ну, князь, — Гром концом клюки описал дугу на берег через Глинищу. — Как тебе Броды? Растут?

— Растут, Змевой волей. Идём?

Пока спускались, на том берегу за каменным мостиком собралась галдящая толпа. Впереди всех — Улада, Брусничка и Сарана. По левую руку от Бродской — Дядюшка Хэй, стоит, жмурится, поглаживает длинную куцую бородку, всем видом показывая своё неодобрение. Мечислав приблизился, обнял и расцеловал жён, посмотрел на хинайца.

— Чего наш гость такой недовольный? Неужто, князь не может прокатиться на Змее?

— Князь — может, — покачав головой, с удовольствием проговорил Дядюшка Хэй. Узловатый палец обвиняюще указал на Грома. — А вот бросать своих детей — нехорошо! Ох, не хорошо. Эх, молодые…

Гром выступил вперёд, седые волосы развеваются на ветру, крючковатый нос гордо вздёрнут, ноздри ловят запахи.

— Надежда, выходи.

Из-за юбок княгинь вышла заметно подросшая Змеиха, с опаской посмотрела на отца, тот присел, взял дочь на руки.

— Прости нас, Надежда. Мы никогда раньше не видели новорождённых Лун. Ни я, ни Вьюга.

— Она ещё не совсем Лун, — сказал Дядюшка Хэй. — Немного недоношена. Девять лет для неё — чуть больше двух месяцев в обличии человека. Уже через пару недель сможет перекидываться и вырастет настоящей красавицей. Верь Императорскому Лекарю.

— Верю.

— И скажи спасибо княгине Бродской, что вскормила собой твою дочь. Без её молока недоношеная могла не выжить.

— Спасибо, княгиня.

— И учись любить своих детей, — добавил Дядюшка Хэй.

— Научусь. Вырасту и — обязательно научусь.

Мечислав смотрел на Грома, подошедшего к Уладе и прижавшегося к ней щекой; на толпу, что как должное приняла маленькую Змеиху, на вечно непонятно чему улыбающегося Дядюшку Хэя. Губы разошлись, слова вылетели сами, против воли:

— Гром. Помнишь слова корчмаря: «Говорил же ему — пока не сделаешь в плошке — не берись за большое блюдо»?

Слова выскочили, все с удивлением обернулись к Бродскому. Тот развёл руки, улыбнулся удивлённому Грому:

— В Бродах собрались все народы. Улада вскормила своим молоком Змеиху. Нашёл ли ты Змееву Страну, Гром?

Следы понимания отразились в глазах Змея:

— Я и тут неправильно понял Завет? «Потерять», значит — «разрушить»? «Найти», значит — «вернуть, создать»?

— И так тоже. Твой отец доживал свой век среди людей. Он знал наш язык лучше, чем ты сейчас.

Торжественное молчание испортил, как всегда, Ёрш. Обиженным ребёнком, у которого отняли любимую игрушку, несмело спросил:

— Получается, за море не идём?

Эпилог

Младенцем вздохнул Новый Мир, закричал:

«Моя скорлупа прорвалась!

Теперь бесполезно всё то, что я знал,

Над чем проявлял свою власть!»

И новая жизнь началась.

(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)