Князья мира сего [О Генри] (fb2) читать постранично, страница - 2

считали ее мамашей. У меня там была поездочка. Летнее дело, знаете. Играли по деревушкам. Актеры жевали не только резину, но и свои роли. Конечно, мы лопнули, когда наша субретка сбежала с одним таким севильским цирюльником. Что сталось с остальными, я не знаю. По-видимому, им было что-то не доплачено. Последний раз я видел труппу — это когда я объявил им, что у меня в кассе сорок три цента. Я говорю — я ни одного из них после этого не видел. Но я слышал их еще в течение около двадцати минут. Мне невозможно было обернуться. Под вечер я вышел из леса и обратился к начальнику станции, чтоб он меня как-нибудь устроил. Ну, он любезно предоставил в мое распоряжение всю железнодорожную сеть, но предупредил меня, тоже очень любезно, чтобы я и не пытался воспользоваться ее подвижным составом.

Около десяти часов утра на следующий день я вылез — со шпал — в деревне, которая именует себя Атаскоза-Сити. Я позавтракал на тридцать центов, на десять купил сигару и стою на главной улице, побрякивая в кармане оставшимися у меня тремя центами. А в Техасе, вы должны иметь в виду, человек с тремя центами в кармане — это все равно что человек, у которого нет ни одного цента наличными и который еще должен два.

Самый любимый трюк судьбы — это выставить человека из его последнего доллара так быстро, чтоб он даже очухаться не успел. На мне был хороший костюмчик — купил готовый в Сен-Льюисе, — синий и зеленый в клеточку, и булавка семьдесят второй пробы, окись меди, и никаких видов на будущее, кроме двух главных отраслей техасской промышленности: хлопковых плантаций и проведения новых железных дорог. Положение было ультрамариновое.

Вдруг — я стоял на краю деревянного тротуара — с неба падают прямо на середину мостовой две пары чýдных золотых часов. Одни часы шлепнулись в грязь и завязли. Другие упали на твердое и разлетелись целым дождем пружинок, винтиков и колесиков. Я смотрю наверх и ищу глазами воздушный шар или воздушный корабль — ничего не видать. Я сошел с тротуара, чтобы расследовать, в чем дело.

Вдруг я слышу — орут, и на меня бегут два человека в кожаных куртках, в сапогах с высокими каблуками и широких, как колесо от телеги, шляпах. Один из них ростом в шесть или восемь футов, нескладный, с унылым выражением лица. Он поднимает те часы, которые шлепнулись в грязь. Другой, поменьше, с рыжими волосами и белыми глазами, нагибается за пустой коробкой от своих часов и говорит: «Я выиграл». Тогда верзила-пессимист отворачивает полы своей попоны, достает из кармана горсть золотых по двадцать долларов и протягивает их своему белобрысому другу. Я не знаю, сколько там было денег, но на меня это произвело впечатление, что он передал ему целый фонд помощи пострадавшим от землетрясения.

— Я велю поставить в эту коробку новый механизм, — сказал короткий, — и снова швырну ее за пятьсот долларов.

 — Идет! — сказал длинный. — Отвечаю пятьсот. Через час мы встретимся в салуне Копченой Собаки.

Маленький побежал в ювелирный магазин. Унылый нагнулся и смотрит, как из телескопа, на мою мануфактуру.

— Здоровый на вас костюмчик запущен, — говорит он мне. — Держу пари на моего коня, что право собственности и владения на него вы приобрели не в Атаскозе.

— Конечно, нет, — сказал я, очень довольный, что между мной и этой набитой деньгами статуей меланхолии завязываются отношения. — Эта пара сделана для меня в Сен-Льюисе из специального материала и по особому заказу. Не объясните ли вы мне, что это за пари такое у вас с бросанием часов? Я привык видеть обыкновенно более вежливое и уважительное отношение к механизмам, указывающим точное время. Конечно, я не говорю о дамских часах, которыми их обладательницы по свойствам своей природы раскалывают иногда орехи и которые они выставляют иногда напоказ в кинематографах.

— Мы с Джорджем, — сказал малый, — приехали с ранчо повеселиться. До последнего месяца мы владели четырьмя участками заливного луга, тут пониже, у Сан-Мигуэля. Но тут явился один из нефтяных искателей, начал буравить и наткнулся на фонтан, который дает двадцать тысяч — или двадцать миллионов, что ли, — бочек в день. Ну, мы с Джорджем и получили сто пятьдесят тысяч долларов — по семьдесят пять тысяч на брата — за землю. С тех пор мы иногда седлаем коней и являемся сюда на денек-друтой, в Атаскозу, — повеселиться и поскандалить. Тут вот небольшая пачка динариев, которую я взял сегодня утром в банке, — и показывает пачку двадцаток и пятидесяток толщиной с подушку спального вагона.

Желтенькие бумажки сверкали, как солнце на крыше рокфеллеровского овина. У меня ноги так и обмякли, и я вынужден был сесть на тротуар.

— Вы, видимо, видали виды, — продолжал этот нефтяной меланхолик. — Наверно, вы бывали в городах и повеселее Атаскозы. Мне иногда кажется, что должны существовать еще какие-нибудь виды развлечений, в особенности когда у человека денег куча и он за них не держится.

Этот высиженный фортуной цыпленок подсаживается ко мне, и мы открываем конференцию.