Бой под Уманью [Сергей Геннадьевич Мильшин] (fb2) читать постранично, страница - 6

головы. Позади в деревне заполыхали несколько хат — черные дымы поднялись к небу.

Обстрел продолжался долго, не менее получаса. Дождавшись, когда последний разрыв выкинет ошметки черной земли из холмика у окопа, подскочил немецкий офицер, размахивая пистолетом. Он что-то кричал, поднимая солдат. Немцы снова побежали. Редкие выстрелы не причиняли большого вреда наступающим. Они почувствовали, что сопротивление ослабло, и атака ускорилась. До мальчишек долетели крики: «Рус, сдавайся». Генка уже мог разглядеть ближайших немцев, вплоть до выражения лиц, по которым бежали струйки пота. Они хмурились и поджимали губы. Вскоре перестали ухать винтовки. Лишь немецкие карабины продолжали бить на ходу. Мальчишки переглянулись:

— Невже, патроны кинчилысь? — от ужаса у Генки свело живот.

На бруствер выскочил майор Филиппов, даже с высоты угадывался его бешенный взгляд. Оглянувшись, он махнул рукой, бесполезная винтовка полетела в сторону, командир выхватил пистолет. За ним, натягивая под горло ремешки фуражек, выскакивали бойцы.

На холмике задержались капитан и сержант. Они что-то кричали. В руке капитана флажком метался платок. И вдруг мальчишки приподнялись, забыв от удивления осторожность: из траншеи выпрыгивали овчарки. Генка только сейчас разобрал, что сержант, не переставая, командовал «Фас». Первая собака, не колеблясь, бросилась вперед. Генка узнал ее:

— Дора! Это Дора.

Следом, забыв про больные лапы, набирал скорость Дунай. Несколько собак разгонялись за ними. Тут же рванули еще, и еще. Над лугом разлетелось грозное «Ура!» Вместе с пограничниками летела в бой, словно вырвавшаяся из-под земли, неудержимая, как запорожская сабля, светло-коричневая лава.

Генка прижал к губам ладошку. Витька поднял голову, а рот остался открытым.

Собаки, обогнав бойцов, за несколько секунд достигли линии атаки. Коричневые ручейки растекались по лугу, погребая под собой испуганных немцев. Генка старался не терять из глаз Дору. Кажется, получалось. Чудом увернувшись от встречной пули, овчарка бросилась на грудь здоровому немцу. Он заорал и повалился. Она рванула горло и отскочила — и второй немец промазал. И тут же поплатился: овчарка, крутанувшись, вцепилась в руку, а подоспевший сержант сбил его штыком. Рассвирепевшие от голода и крови собаки рвали фашистов, как манекены на учениях. Немцы уже бежали. Некоторые выставляли карабины перед собой, забывая выстрелить. Крики боли, предсмертные вопли, яростная ругань захлестнули израненное поле. Гремели выстрелы, крутились колеса перевернувшихся мотоциклов. Овчарки, коротко рыча, выгрызали человеческие глотки, крепкие зубы дробили кисти, лапы с разбега били в спины убегающих фашистов, во все стороны летели ошметки одежды, кожи, брызги крови.

Пограничники добивали упавших фашистов, распаляясь матерками, кидались на уцелевших. Трое бойцов рывком перевернули немецкий мотоцикл, один вскочил за руль, второй прыгнул в люльку, пулеметная очередь ударила в спины бегущим фашистам. Ободренные их примером, к мотоциклам кинулись другие бойцы. Наступление захлебнулось.

И тут из-за дальних деревьев выполз тяжелый танк. Словно изумленный увиденным, он замер на пару секунд, и вдруг резкий шлейф дыма, вырвавшийся из выхлопной трубы, толкнул бронированного монстра вперед. За ним появились еще два огромных танка. Они рыкали, поворачивая гусеницами, задранные дула качались на разбитой полевке, машины расходились веером. Густые полосы черного дыма тянулись от них, клубясь и смешиваясь с пыльными кружевами. Танки казались неуклюжими, как майские жуки, но оттого выглядели еще страшнее. Шлях заволокли пыль и дым, а из гаревого облака выворачивали все новые и новые машины. Генка досчитал до десяти, когда майор, срывая голос, заорал на весь луг:

— Вперед, в атаку!

Бойцы с новой силой рванули за собаками, которые уже прыгали вокруг танков, пытаясь достать заскочивших на броню немцев. Те поджимали ноги и отстреливали овчарок. Какой-то кобель, Генке показалось, Дунай, умудрился заскочить на броню. Не ожидавший этого немец заслонился рукой и вдруг заорал — овчарка рванула локоть. Тут же на броне, разметав тела собаки и человека, вспух разрыв — ударила наша пушка. Задымившаяся машина замерла, опустив дуло, из люка начали выпрыгивать немцы.

Танки остановились, башни завертелись, выцеливая пограничников и «сорокопятки». Полетели к небу комья земли, выбитые снарядами. Застрочили «зингерами» пулеметы. Пограничники падали один за другим. Тяжелая пуля молотком тукнула капитана в голову, и он завалился, неловко, бочком, роняя пистолет. Зеленая фуражка покатилась к ногам набегавшего немца. Он уже занес сапог, чтобы пнуть ее, но наскочившая овчарка вцепилась в ногу. Немец замахнулся карабином, собака рванула, и он грохнулся на спину. Майор, расстреляв патроны, на бегу подхватил чью-то винтовку и с разбега засадил штык в живот вопившему врагу. На следующем шаге пулеметные пули разорвали ему грудь. Майора откинуло,