Камера-обскура [Бэзил Коппер] (fb2) читать постранично, страница - 3

достоинством. Слава о его манере вести дела шла впереди него, давая понять, что с ним шутки плохи. Если люди настолько глупы, что не могут вылезти из бедности, вгоняют себя в долги и не в состоянии рассчитаться — пусть, считал Шарстед. Все это — зерно на его мельницу; не вести же бизнес, обращая внимание на всякую сентиментальную чушь. Гинголд злил его куда больше, чем следовало, поскольку деньгам явно ничего не угрожало, но мягкость, очевидное богатство и отказ этого человека вернуть долг сбивали с толку.

Должно быть, что-то в конце концов проскочило в разговоре, ибо мистер Гинголд поерзал в кресле и, никак не ответив ни на одно требование, отделался очередной из своих тихих фраз:

— Прошу вас, мистер Шарстед, выпейте еще хереса.

Чувствуя, как силы покидают его, ростовщик вяло согласился. В голове плыло. Он откинулся на удобное кресло и позволил вложить себе в руки второй бокал. Нить разговора ускользнула полностью. Мысленно обругав себя нерешительным дураком, он попытался сосредоточиться, но благодушная улыбка Гинголда, странная дрожь предметов в жарком мареве, полумрак и зашторенные окна — все это больше и больше подавляло его дух.

Поэтому, когда хозяин поднялся из-за стола, Шарстед испытал своего рода облегчение. Гинголд не сменил темы, а продолжал говорить так, словно деньги при нем вообще не упоминались. Он попросту закрыл глаза на положение дел и с энтузиазмом, который гость вряд ли мог разделить, что-то успокаивающе бубнил о китайских настенных росписях — предмете, ростовщику целиком и полностью неизвестном.

Глаза мистера Шарстеда слипались, и он снова открывал их усилием воли.

— Кажется, это вас заинтересует, — говорил Гинголд. — Идемте…

Хозяин прошел вперед, и ростовщик последовал за ним. Бархатный занавес раздвинулся, и тут же сомкнулся, когда они прошли. Перед ними была полукруглая зала.

Если на то пошло, в этой комнате было даже более тускло, но к ростовщику вновь вернулось любопытство. В голове прояснилось, и он заметил большой круглый стол, латунные колеса и рычаги, мерцавшие в полутьме, и длинный вал, который уходил в потолок.

— Для меня это превратилось чуть ли не в одержимость, — пробормотал мистер Гинголд, будто извиняясь. — Мистер Шарстед, вы знакомы с принципами работы камеры-обскуры?

Ростовщик медленно размышлял, роясь в памяти.

— Какая-то викторианская игрушка, да?

Мистер Гинголд огорчился, но тон его голоса никак этого не выдал.

— Не сказал бы, мистер Шарстед. Скорее, наиувлекательнейшее занятие. Немногие мои знакомые были здесь и видели то, что я вам покажу.

Он махнул на вал, проходящий через круглое отверстие в потолке.

— Эти элементы управления связаны с системой линз и призм на крыше. Вы увидите, что скрытая камера, как ее прозвали викторианские ученые, проецирует панораму города внизу вот сюда, на просмотровый стол. Интереснейший предмет для изучения — род людской, согласны? Я провел здесь за этим занятием много часов.

Мистер Шарстед никогда не видел хозяина дома таким разговорчивым и теперь, когда навалившаяся было слабость исчезла, почувствовал, что готов завести речь о долгах. Для начала он собирался пошутить над потворством увлечению глупой игрушкой. Однако вскоре, едва не ахнув от удивления, вынужденно признал, что одержимость Гинголда имеет под собой веские причины.

Дело в том, что, как только хозяин дома положил руку на рычаг, комната озарилась потоком света ослепительной чистоты, и стало ясно, зачем требовался полумрак. Видимо, на крыше отъехала заслонка над камерой-обскурой, и почти одновременно через открывшуюся панель в потолке прямо к столу перед ними направился луч света.

За секунду, будто божьим оком, Шарстед увидел панораму части старого города, раскинувшейся перед ним в восхитительно естественных цветах. Старинные булыжные мостовые спускались в долину, за которой вставали голубые холмы; коптили предвечернее небо фабричные трубы; торопились по своим делам полусотней дорог люди; сновал вдалеке беззвучный транспорт; даже как-то раз в поле зрения пролетела большая белая птица, казавшаяся настолько близкой, что он испуганно отпрянул от стола.

Мистер Гинголд, сухо рассмеявшись, тронул латунное колесо у локтя. Точка зрения резко сместилась, и перед потрясенным Шарстедом засверкало устье реки, по которому медленно удалялся в море большой угольный пароход. На переднем плане реяли чайки и с низким рокотом набегали на берег волны. Зачарованный, он совершенно позабыл о своем деле. Так прошло, наверное, полчаса, каждый вид захватывал больше прежнего. С такой высоты нищета города совершенно не замечалась.

Однако ростовщик резко вернулся к действительности при виде последней панорамы, когда мистер Гинголд еще раз крутанул колесо, и в поле зрения вплыло скопление ветхих арендных лачуг.

— Вроде бы прежний дом миссис Туэйтс, — мягко заметил Гинголд.

Мистер Шарстед побагровел и зло прикусил губу. Из-за дела Туэйтсов на него