Десант в безвестность: Документальная повесть [Юрий Дмитриевич Дрыгин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Познакомился он с ней в Сегеже, когда нас перебросили туда с передовой на усиление… Где-то в марте-апреле месяце. Встретил он ее у складов — нам выдавали новое обмундирование, и все — влюбился парень, как говорится, по уши. А военная любовь — она особая. Девушка тоже была маленькая, худенькая. Я ее раз и видел, а в память врезалась на всю жизнь. У Феди только и разговоры были о ней. Потом, месяца за два до операции, он как-то сник. Все, знаете, спрашивают: как, мол, дела на любовном фронте, а он лишь отмахивался. Хотя мне как-то сказал, что она ушла за линию фронта. Я тогда еще подшутил над ним: все они, говорю, уходят за линию фронта, когда встретят чином повыше нашего брата — офицера, особенно из интендантов. Но он сказал, что это правда.

Я к чему о Чернове вам рассказываю, Виктор Павлович, понимаете, когда там, в Ондозере, все уже произошло и я раненый ползал, как голодный пес болоту, прятался от егерей, со мной приключилось нечто вроде галлюцинации. Я замерз, просидев в холодной воде свыше десяти часов, пока егеря совсем не ушли с болота, затем выбрался из воды и пополз к нашим убитым морякам, чтобы взять у кого-нибудь из них фуфайку или плащ-палатку. И знаете, на кого я наткнулся? На Чернова Федю. Он лежал в крови, изуродованный, вероятно, сам подорвал себя гранатой. А рядом с ним лежал еще кто-то — в одной тельняшке. Страшно было смотреть! И вот мне вдруг показалось, что тот, кто в тельняшке, — его девушка. Мне стало не по себе, затошнило, перед глазами поползли круги, и я поскорее отполз от этого места…

— Вам показалось или с ним действительно лежала девушка? — перебил гость Мочихина. — Для меня это очень важно!

— Показалось, конечно. От потери крови и голода мне еще не раз виделось черт знает что!

— И все же, Иван Алексеевич, припомните как следует: может, с сержантом в самом деле была девушка?

— Нет, мне показалось. А показалось, вероятно, потому, что я завидовал Феде. Его девушка нравилась и мне. Потом, на следующую ночь, когда начало светать, я снова пополз к тому месту, где они лежали, — продолжал Мочихин. — Я нашел это место быстро. Там было уже больше десятка наших матросов. У всех на шее ремни. Финны ремнями стаскивали тела убитых десантников в одно место. Среди них не было женщины. Это я хорошо помню. Да и сами подумайте: девушка — ив тельняшке?!

— Может быть, она для какой-то цели переоделась? — задумался Виктор Павлович.

— Почему вы уверены, что ваша разведчица вышла на десантников? — сказал Мочихин. — Мост взрывал я, поэтому мимо нас она пройти не могла. Кроме того, еще до этого на нас напоролось отделение егерей, которое мы уничтожили. Значит, по дороге она не шла, иначе попалась бы к ним в лапы. А потом началось такое, что любой здравомыслящий человек к нам ни за что не пошел бы. Да он и не смог бы добраться — мы уже были окружены.

— Все могло быть, — задумчиво произнес Виктор Павлович. И повторил — Все могло быть… — Затем снова спросил:

— А фамилия сержанта Рыжихина вам не знакома? Он был среди десантников.

Мочихин задумался, напрягая память.

— Нет, не помню, — ответил он. — Я в своей-то группе не всех знал. В отряд набирали из разных подразделений бригады…

Они замолчали, каждый думая о своем.

— Кофе еще подогреть? — первым нарушил молчание Мочихин.

— Что? — задумчиво переспросил гость. Потом сообразил, о чем его спрашивают, замахал руками — Нет, нет, спасибо! — И поднялся со стула. — Вы когда уезжаете, Иван Алексеевич?

— Через день.

— Не могли бы дать ваш новый адрес? На всякий случай.

— Вот, возьмите.

— У меня к вам просьба, Иван Алексеевич:, если вдруг что вспомните, меня касающееся, не посчитайте за труд, черканите. Думаю, знаете куда?

— Да уж знаю! — сказал Мочихин. — Только поверьте, Виктор Павлович, вам надо искать разведчицу в другом месте. Среди десантников она оказаться никак не могла. На этот перешеек, адский перешеек, живому пробраться было невозможно. А сержант Рыжихин, если он был среди нас, десантников, наверняка погиб.

— И все же, Иван Алексеевич, если что вспомните, черканите. — Гость поблагодарил старого моряка, попрощался с извинениями, что заставил ворошить прошлое.

А Мочихин, проводив его до дверей, вернулся в комнату, сел у окна и так просидел часа два не двигаясь. Возбужденная память возвращала его — в который раз! — в молодость, в грозные и жестокие годы войны, когда человеческая жизнь ничего не стоила и потерять ее было до того просто, что даже в списки небытия она не всегда попадала. И дело не в том, что страшно умирать. Умирать не страшно. Нет. Страшно жить среди мертвых. Они с тобой, вокруг тебя. Днем, ночью — всегда! И кажется, что вот судьба уберегла тебя от верной смерти, живи, радуйся и гордись, что побывал в таком пекле, из которого нельзя было выбраться, а ты выбрался, выкарабкался, зубами вырывая себе право на жизнь, но смерть других, тех, кто был с тобой и которых давно уже нет, душит, мучает… Ты стареешь душой, телом, а память остается все той же, какой