расстрелять, но один, которым командовал лейтенант Дмитрий Ильин, прорвался к большому, восьмидесятичетырехпушечному линейному кораблю. Ильин зажёг фитиль, пересел с командой в шлюпку и направил горящий брандер на корабль.

Один за другим взлетали на воздух турецкие корабли. Пламя озарило всю бухту, столбы дыма застилали небо. Весь турецкий флот погиб. Только один линейный корабль «Родос» да пять галер русским матросам удалось спасти от огня и увести как трофеи. Остальные догорали, тонули, обломки покрывали всю бухту. Утром, глядя на страшную картину, адмирал Спиридов сказал:

— Разломали, сожгли, на небо пустили, потопили, в пепел обратили. .. Честь всероссийскому флоту!

На русских кораблях перекатывалось громовое «ура!».

Прошло около года после этого славного дня. В маленький домик на окраине Кронштадта, нагибаясь под низкой притолокой, вошёл высокий белокурый матрос. Пожилая женщина обернулась и с недоумением посмотрела на него.

— Тебе что надобно, матросик?

— Аль не признала, тётенька? — засмеялся матрос.

— Иванка!—ахнула женщина.— Живой! Да вырос-то как! Где ты был-то?

Матрос достал из кармана небольшой свёрточек и бережно развернул тряпицу.

— Вот, тётенька, — тихо сказал он.

— Что ж это за медаль такая?

— Это, тётушка, медаль особая. Дана она всем морякам, которые в Чесменском бою были. И всего-то на ней одно слово, а стоит то слово многого...

— Какое ж то слово, Иванушка?

— А вот, гляди!

На медали действительно виднелось одно только слово:

Б Ы Л.

МЯТЕЖНЫЙ БРОНЕНОСЕЦ

ГОД 1905

— Смотри, дед какой!

— Да, уж дед так дед!

— Ему в обед будет сто лет!

— Куда это он глядит-то?

Длинная широкая лестница медленно падала к морю каскадом бесчисленных, раскалённых одесским солнцем каменных ступеней. На одной из скамеек сидел, опираясь на толстую суковатую палку, человек. Он был очень стар. Спина его согнулась, руки слегка дрожали. А глаза пристально вглядывались во что-то там внизу.

— Старый дружок... — пробормотал он.

Мальчишки переглянулись и подошли поближе.

— Что вы говорите, дедушка? — с любопытством спросил вихрастый, дочерна загорелый паренёк.

— А, ребята! — улыбнулся старик.— Откуда вы?

— Мы с экскурсией приехали. Про какого вы дружка говорите?

— А вон видишь корабль — «Матрос Вакуленчук»?

— Далеко разглядел... — с уважением протянул мальчишка.

— Вижу покамест, — спокойно подтвердил старик.

— Ну и что?

— Да так. Историю одну вспомнил. Давнишнюю.

— А вы расскажите!

— Расскажите, расскажите, дедушка!—подхватили остальные ребята и, как воробьи, уселись на горячем камне около скамейки.

— Что ж рассказывать-то? Вы про всё это в школе учили...

— Про что?

— Про «Потёмкина» нашего.

— Учили, конечно. А вы что, тоже учили?

— Я? Нет, я не учил, — засмеялся старик, — я сам там был.

— На «Потёмкине»? — недоверчиво уставились на него мальчишки. — Сколько же вам лет?

— А вот считайте. В девятьсот пятом двадцать один сравнялся, ну, стало быть, и до девяти десятков недалеко...

— Вот это да... — зашептались мальчишки. — Живой потёмкинец!

— Вы про дружка расскажите!—не унимался вихрастый.

— И про всё, про всё!—закричали остальные.

Старик молчал, не сводя глаз с корабля.

— Вот видите, ребята, — медленно протянул он,—так и моего дружка звали...

— Да вы сначала начинайте!—рассердился вихрастый.

— Ну, ин ладно. Давно не вспоминал про это. А вам и впрямь на пользу пойдёт...

Был я тогда новобранцем на «Потёмкине». Эскадренный броненосец «Князь Потёмкин-Таврический» он звался по-настоящему-то. И жилось нам, матросам, ой, как не сладко. Командир наш, Голиков, до того был лют, что его чёртом прозвали. Затрещинами так и сыпал, за всякую малость в карцер сажал или под ружьё на сутки ставил. Ему под стать и офицеры подобрались —Гиляровский и другие. Работы столько наваливали! Каждый день — то палубу с песком мой, то уголь грузи, то маты плети. Стирать на себя только по ночам разрешали, даже обеденное время вдвое Голиков сократил. А уж обед тот! Собака, если не дюже голодная, есть не будет. Да что ж удивительного? Матрос в те времена вполне к собаке приравнивался. На Приморском бульваре даже надпись висела: «Вход нижним чинам и собакам воспрещён».

— Ну да?—не поверили ребята.

— А вы не перебивайте!—рассердился старик. —Врать я, что ли, вам стану?

— Не будем, дедушка, не будем! Рассказывай дальше!

— Ну, в июне пошёл «Потёмкин» на практические занятия, на стрельбы, то есть. Встал на якорь недалеко от Очакова, и послал Голиков в Одессу за провиантом мичмана