Аминта [Торквато Тассо] (fb2) читать постранично, страница - 2

большим успехом пользовались также пасторали^[2]. Успех пасторали объясняется частью увлечением феррарского общества античной поэзией: сюжет пасторали ведь был завещан Грецией. Главное, в пасторали «Аминта» воплотилась греза Тассо^[3], которая созвучала интимным переживаниям феррарского аристократического общества, — греза о непосредственной любви молодых душ, близких природе. Подобное явление характерно для эпох с утонченной культурой. Переживаниям творца и зрителей или читателей «Аминты» можно найти ряд аналогий в истории мировой художественной литературы. Та же греза была в эпоху эллинизма у Лонга, изобразившего в «Дафнисе и Хлое» пламенное предчувствие любви двух пастушков, среди стад коз и овец, на вечно зеленеющих лугах Лесбоса; и позднее, в XVIII веке, наряду с реалистическим зеркалом времени — романом в письмах Шодерло де-Лакло «Опасные связи», отразившим всю бездушную развращенность умирающей перед Великой Революцией феодальной аристократии, мы имеем «Поля и Виргинию», идеалистический порыв Бернарден де-Сан-Пьера, отказ от холодного сладострастия своего времени.

Но само название пьесы Тассо «Аминта» пасторалью еще не определяет ее характера. Нужно добавить, что «Аминта» — пастораль аристократического общества. «Пастораль», как литературный вид, многообразна; между средневековой пасторалью Адама де-ла Галь «Робэн и Марион», или пасторалью народного происхождения, хотя бы той, что принадлежит полународному поэту начала XVI века Леонардо Месколино, и «Аминтой» — глубокое различие. Любовь пастуха и пастушки, изображенная в «Робэн и Марион», непосредственна, но не «возвышенна». В ней есть комизм, который льстил самолюбию рыцарей, присутствовавших на представлении пьесы («Робэн и Марион» была поставлена при неаполитанском дворе). Для пасторали Леонардо Месколино характерна непосредственная, но грубоватая чувственность: именно, пастушка, не находя различия между двумя влюбленными в нее пастухами, решается испробовать любовь обоих.

С точки зрения аристократического общества, любовь «благородных» пастухов и нимф «Аминты» не имеет ничего общего с «грубой и комической» любовью, изображенной в пасторали народного происхождения. Сами названия — пастухи и нимфы — условны как условен и весь сельский быт пасторали. Пастух Аминта оказывается потомком богов.

Пастухи «Аминты» беспечно проводят время, охотясь на зверей; охота же — благородное занятие в глазах феррарского светского общества. Охота для пастухов «Аминты» — не средство к добыванию жизненного пропитания, а развлечение. Их игры — салонные игры конца XVI века.

Все помыслы действующих лиц пасторали «Аминта» устремлены к любви. О любви говорит простодушный Аминта, лукавый Тирсид, искушенная Дафна, мудрый старец Эльпино и жестокий сатир; о любви вещает хор пастухов в своих глубокомысленных сентенциях.

Но традиционный образ Амура не поблек; его атрибуты — лук и стрелы — еще сохранили свою силу; и благодаря тому, что чувство любви скрывается часто на аллегорическим образом Амура, Непосредственные сердечные излияния героев пасторали становятся в значительной степени аналитическими.

В Ферраре был свой Кастильоне — Аннибало Ромеи. Наподобие «Придворного» Кастильоне написал свои «Диалоги» и Ромеи. Они состоят из семи глав, посвященных рассуждениям о красоте, любви, чести, благородстве и т. д., в которых участвуют три дамы и кавалер. В этих «Discorsi» цитируется «Canzoniere» Петрарки, приводятся мнения Платона и Аристотеля. Произведение Аннибало Ромеи относится к тем многочисленным феррарским диалогам и трактатам, в которых казуистически диспутировалось о «сущности, генеалогии любви, об ее признаках и проявлениях». Зрители «Аминты» находили в названной пасторали лишний повод вновь обсудить занимавшие их вопросы. Их волновали хлесткие афоризмы Дафны и Тирсида, заимствованные из «Науки о любви» Овидия; кажущаяся неуязвимой логика Тирсида и неловкие, но задушевные доводы Аминты требовали оценки. Перед зрителями дебатировались вопросы любви, почти в строгом ряде силлогизмов, как, например, в разговоре Тирсида и Аминты (акт II, сц. III), чтобы в конце пасторали увлечь этих зрителей порывом любви, не знающей рассуждений, как бы сметающей границы дозволенного и недозволенного любовным кодексом. Ибо показать такую любовь и было целью Торквато Тассо.

Бесчисленные намеки без труда понимались зрителями, сохранившими в памяти толкование различных писателей, которых они изучали в многочисленных феррарских кружках — академиях Elevati, Filareti, Olimpici, Ascendenti, Afflati. Тассо мог без пояснений говорить