В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
— Чего?
— Всего… Неизвестного.
— Глупости.
— А вот и нет.
— А вот и да. Иди сама.
— Ннн… — и помотала головой.
— Иди.
— Ой, какая мука. Вот так штука… Как ее зовут?
— Кира Викторовна.
— Ладно. — Она приняла волевое решение и посуровела. — Иди.
Коля прибавил шагу, чтобы все получше разглядеть, и уже почти обогнул летчика и девочку с летчиковой стороны, как сзади раздался громкий топот, и кто-то схватил его за плечи. Это был Рябоконь Никифор, самый длинный и самый широкий мальчик во 2-м «Б».
— Привет, Николаев!
— Привет, Рябоконь!
— Дать полжвачки? — предложил Рябоконь.
— Изо рта? — с ужасом спросил Коля.
— Я из дома до школы успеваю только половину сжувать.
— Вот назад пойдешь и дожуешь.
— Назад я целую сжевываю, — сказал Рябоконь, давая понять, что жвачек у него всегда навалом.
— Тогда давай, Рябоконь, — сказал Коля и потянулся было, но к жвачке метнулась, словно шея прожорливого гуся, чья-то проворная рука, и клюв из двух пальцев ловко выхватил тот самый кусочек жвачки, к которому не спеша приближался Коля Николаев.
Рябоконь аж крякнул от неожиданности, поперхнулся своей жвачкой и стал кашлять. А Коля оглянулся и увидел нахальную морду Марягина Станислава, который молниеносно отправил трофей себе в рот и зачавкал, как гиппопотам.
— Кто смел, тот и съел, — объявил он с полным ртом слюны. — Гляди, вот летчик идет. Куда это они?
— Куда-куда, к нам в школу, — безапелляционно заявил Рябоконь.
— Четко? — спросил Марягин.
— Если бы в сто семьдесят первую, они шли бы по той стороне.
— Давай поглядим, — предложил Николаев и побежал. Рябоконь и Марягин — за ним.
Они столкнулись с летчиком и девочкой в самых воротах, когда летчик хорошим шагом двинулся по своим делам, а девочка, скорчив печальную гримаску, поглядела ему вслед, потом повернулась, потом еще раз и еще, перекинула сумку из правой руки в левую и пошла к школьному подъезду. Не дойдя нескольких шагов до ступенек, девочка сошла с дорожки принялась глядеть по сторонам, высматривая кого-то. Неподалеку остановились и мальчишки. Они, может быть, даже и хотели у нее чего-нибудь спросить, заговорить с ней, но во рту у них разом пересохло, и они стояли неподвижно, вылупившись на нее, с полуоткрытыми ртами, большеголовые, покрасневшие, точь-в-точь как замороженные пучеглазые малиновые рыбы под названием «морской окунь».
Начались те несколько минут, когда все прибывающая ребячья толпа заполняет дорожку полностью от ворот до дверей школы, когда в узкую горловину подъезда с трудом втекает бурливый школьный поток, когда те, кто попадают в стремнину, бывают уже не властны остановиться или выйти вон, и они, словно сплетенные в единый жгут, кучей, с визгом протискиваются в дверной проем. Вот это и произошло с нашей троицей — их просто смыло с дорожки, а волна с той же быстротой как набежала, так и иссякла. Минуты пик прошли, и асфальтовая дорожка снова освободилась, а девочка все стояла и глядела по сторонам. Ее охватило горькое чувство, как если бы поезд ушел, а она так никого и не встретила.
Это были последние дни той второй школьной весны, когда весь обязательный ритуал школьной жизни еще является и желанным, и важным, и покуда еще никому не опротивел. Когда все истово вскакивают при входе в класс взрослых, держат руку, как положено, уперев локоть в крышку парты, а не тянут ее, как третьеклассники. Когда еще побаиваются учительского взгляда и начинают сиять от любой поощрительной мелочи. Это было то самое счастливейшее время, когда и у мальчиков, и у девочек начинают яростно проклевываться характеры, пока неведомо какие, как у кактусов, когда бутоны уже вызрели, но не раскрылись, и какие будут цветки ни по форме, ни по краскам предсказать невозможно.
Негромкий говор журчал в классе — все разговаривали только с соседями, и никто не оборачивался назад. Сказано — оборачиваться нельзя, значит, нельзя!..
— Спорнем, к нам? — сказал Марягин.
— Спорнем, в «А»? — сказал Рябоконь.
— А на что? — спросил Марягин.
— Да ну, — отмахнулся Рябоконь.
— А как? — спросил Марягин.
— А никак, — сказал Рябоконь.
— Рябоконь Никифор и Марягин Стасик, — сказала плотная девочка с голубым бантом в косе. — Разговорчики, — и поправила зеленую повязку на рукаве. — А вы про что?
— Ни про что, — тыкнул Марягин, — про кого. Ну, ты даешь, Федулина, не можешь различить «кого» и «что». Вот Кира Викторовна придет, я скажу.
— Ну и говори, дурак. — У Федулиной была белая пушистая кожа, которая от самого малого движения души тут же становилась лиловой.
— Ну и скажу… Федул, чего губы надул?
Глаза у Федулиной наполнились слезами, тоже лиловыми от общего тона щек и век, она напряглась, выдумывая казнь Марягину, и произнесла вслух:
— А Света Дивова скажет, что у тебя уши немытые, да, Светик?
Тут Марягин вскочил и стал кривляться.
— У меня все немытое и нормальное. А у тебя все мытое — перемытое
Последние комментарии
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 2 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 14 часов назад