Перо жар-птицы [Пётр Петрович Нестеровский] (fb2) читать постранично, страница - 76

поцеловались.

— Глеб, иди сюда! — позвала она Бабенчикова.

Дирижер последний раз махнул палочкой, и оркестр умолк. Разошлись танцующие пары.

К оркестру приблизился Засекин, что-то сказал дирижеру. Тот кивнул, сделал знак музыкантам, и в зале зазвучала давно забытая мелодия «Кирпичики».

— Ну как, — говорил Засекин, возвращаясь к Люде. — Ей-богу, здорово! На манер вальса. Целую неделю разучивали.

— Не понимаю, Гриша, зачем ты затеял этот оркестр. Лучше было бы магнитофон с усилителем, — сказала Люда, поправляя свой пышный, соломенного цвета перманент и чернобурку на плече. — И проще, и современнее.

— Людочка, — засмеялся Засекин, — ведь магнитофон ничего не чувствует, не понимает! Машина — и все.

— Зато на этой машине что хочешь сыграть можно. И разучивать не надо.

— А наши ребята что хочешь сыграют. И Листа, и Прокофьева. Говорят, на смотре второе место заняли.

Отвечая Люде, он все время искал глазами Логвина.

— Второе, третье… Ты лучше о себе. Что же дальше?

— Где не носило меня после академии! — продолжал Засекин. — Мурманск, Улан-Удэ, даже Кушка, все не перечтешь. Да этот магнитофон, — щелкнул он по груди слева, — стал сдавать. Пришлось на гражданку. Пятый год в цивильных.

Стоя у стены, Логвин смотрел на танцующих.

— Что ты все оглядываешься? — спросила Люда.

— Не обращай внимания. Так вот, наездился по миру и потянуло в родные пенаты.

— Семья есть?

Засекин кивнул.

— Дети?

— Трое, как у тебя. Дадут площадь — привезу.

— Выходит, сапожник без сапог?

— Мне и в лаптях не привыкать. Ну, а ты?

— Живу культурно, — сказала Люда, — муж у меня хороший.

— Это я сам вижу.

— Глеб, — позвала Люда, — иди же! Чего ты прячешься?

И, обращаясь к Засекину:

— Прошлым летом кооператив построили: три комнаты изолированные. Стоим в очереди на «Волгу». В торге меня уважают, каждый квартал премия.

— Что ж, я рад за тебя, — сказал Засекин.

Но в глубине души он чувствовал, что развеялась с годами, канула куда-то их былая, юношеская дружба.

Подошел Бабенчиков:

— Не хотел вам мешать.

— Гриша! Глеб! Посмотрите… — вдруг вскрикнула Люда.

Они повернули головы: к Логвину подошла совсем юная девушка и пригласила на танец. Он по-стариковски поклонился, взял ее за руку и, дождавшись очередного такта, увел на середину зала.

Засекин, Люда, Бабенчиков и другие не сводили глаз с этой необычной пары.

Еще играл оркестр в зале. К Засекину подошел Логвин.

— Домой пора, Гриша.

— Устали, дядя Коля?

— Есть малость.

— Я вас машиной отвезу.

Приблизились Виктор, Люда с Бабенчиковым, старуха-соседка.

— Не надо, Гриша. Лучше я сам… Ночь, видишь, какая. Я сам дойду.

Засекин кивнул.

— А вы? — спросил Логвин Люду.

— И нам время, папочка.

Засекин что-то говорил Виктору. Тот взглянул на деда:

— Не волнуйтесь, дядя Гриша.

— Ну, а вас — машиной… — сказал Засекин Люде и Бабенчикову. — И вас, Полина Антоновна, — обернулся он к соседке.

Логвин шел безлюдной улицей города. Где-то в окнах еще горел свет.

Он остановился перед высоким зданием на площади. Смерил его снизу доверху. И вместо этих темных и светящихся окон увидел рештовку, а на ней — себя молодым, укладывающим кирпич в стены, оконные проемы без рам и стекол, выступающие из кладки. Услышал привычный шум стройки, людские голоса… Он стоял и смотрел на все это.

Следом за ним, на расстоянии, двигался Виктор.

Он шел другой улицей. И тут было тихо, безлюдно. Остановился перед другим домом, где тоже жили люди, и снова увидел себя, услышал то, что было здесь много лет тому назад, — на голом пустыре закладывали фундамент, подкатывали бут к котловану, на грабарках вывозили землю, перемешивали раствор.

Еще одна улица, еще дом. И еще, и еще…

Светало.

Но вот Логвин остановился у здания напротив парка, и, как прежде, перед ним выросли леса вдоль стен. Вместе с ним десятки рук укладывали в ряд, сверяли по шнуру кирпичи. Козоносы несли кирпич на этажи. Люди поднимались на леса, опускались на землю.

Он пересек улицу и очутился в парке. Вот и скамья под вязом, где сидела когда-то Варя, где впервые они повстречали Степана. Другая скамья… Та давным-давно пошла на слом. Но вяз был тот же, только разросшийся, со свисающими ветвями.

Совсем рассвело, взошло солнце.

Опершись на скамью, он не сводил глаз со здания.

Поодаль стоял Виктор.

Примечания

1

Я потерял масло для освещения и труд (лат.).

(обратно)

2

Нет правила без исключения (лат.).

(обратно)

3

Истина в вине (лат.).

(обратно)

4

«Не давление — только тяга» (нем.).

(обратно)