Бабочкин язычок [Мануэль Ривас] (fb2) читать постранично, страница - 4
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
На Аламеде собралось очень много людей, все в праздничной одежде. Были здесь и те, что спустились из горных селений: женщины в черном, старики крестьяне в шляпах и жилетах. Перепуганные дети бежали за мужчинами в голубых рубашках и с пистолетами на боку. Два ряда солдат образовали коридор от лестницы городского совета до крытых грузовиков с прицепами – во время большой ярмарки в таких обычно перевозили скот. Но на Аламеде веселых ярмарочных криков слышно не было, наоборот, вокруг стояла гробовая тишина, как на Святую неделю. Люди друг с другом не здоровались. Словно друг друга не узнавали. Все напряженно смотрели на фасад городского совета. Гвардеец приоткрыл дверь и обвел взглядом толпу. Потом распахнул обе створки и махнул рукой. Из темной пасти здания вышли арестованные, их охраняли другие гвардейцы. У арестованных были связаны руки и ноги, и между собой они тоже были связаны. Кое-кого я не знал по имени, но все лица видел не раз. Алькальд, люди из профсоюза, библиотекарь из литературного общества «Рабочая заря», вокалист Чарли из оркестра «Солнце и жизнь», каменотес по прозвищу Геркулес, отец Домбодана… Последним в связке шел учитель, горбатый и некрасивый, похожий на жабу. Раздались отрывистые приказы и крики – они понеслись над Аламедой, как взрывы петард. Из толпы тоже мало-помалу начал пробиваться ропот – люди начали подхватывать ругань гвардейцев: – Предатели! Бандиты! Красные! – Кричи, Рамон, и ты тоже кричи, ради всего святого, кричи! – мама тащила отца, ухватив за руку повыше локтя, словно изо всех сил старалась поддержать и не дать упасть в обморок. – Пусть они видят, что и ты кричишь, Рамон, пусть они видят! И тут я услышал, как отец тоненьким голосом проговорил: – Предатели! – А потом все громче и громче: – Бандиты! Красные! Он вырвался из рук матери, подошел совсем близко к цепи солдат и, весь трясясь от гнева и возмущения, вперил взгляд в учителя: – Убийца! Анархист! Душегуб проклятый! Теперь уже мама пыталась унять его и тихонько дергала за пиджак. Но он словно совсем потерял рассудок: – Мерзавец! Сукин сын! Я никогда раньше не слышал, чтобы он кого-нибудь так обзывал, даже судью на футбольном матче. Обычно он говорил: – Ведь его мать ни в чем не виновата, так ведь, Мончо? Хорошенько это запомни. А сейчас он, обезумев, обернулся и подталкивал меня взглядом, налитым кровью и слезами. – И ты тоже крикни, Мончиньо, и ты тоже крикни ему! Когда грузовики с арестованными тронулись с места, я был среди тех детей, что бежали следом и швыряли в них камни. Я в страшном отчаянии отыскивал глазами лицо учителя, чтобы крикнуть: – Предатель! Бандит! Но грузовики уже превратились в далекое облако пыли. А я стоял посреди Аламеды со сжатыми кулаками и, задыхаясь от лютой злобы, шептал: – Жаба! Тилонорринко! Ирис!
Последние комментарии
7 часов 52 минут назад
10 часов 9 минут назад
1 день 50 минут назад
1 день 51 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 9 часов назад