Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском [Франц Николаевич Таурин] (fb2) читать постранично, страница - 3

центра», но слух об аресте его председателя Щепкина уже прошел по подпольной Москве. Поговаривали даже, что Щепкин сам явился в ВЧК с повинной.

В действительности все было по-иному.

Три дня назад, уже под вечер, оборванный и грязный инвалид на гулкой деревяшке, с нищенской сумою через плечо, постучался в дверь одноэтажного каменного флигеля, теснившегося в глубине захламленного двора в одном из переулков Замоскворечья между Ордынкой и Полянкой.

Во флигеле жил бывший купец первой гильдии и бывший гласный городской думы Николай Николаевич Щепкин. Новая власть, экспроприировав его торговое заведение и трехэтажный каменный дом, великодушно оставила в личном его пользовании довольно просторный флигель.

С утратой некогда принадлежавших ему богатств гражданин Щепкин как будто смирился и даже поступил на государственную службу в одно из учреждений, ведавших продовольственным снабжением жителей Москвы, где его многолетний опыт по торговой части мог найти себе достойное применение.

По единодушному свидетельству всех соседей, Николай Николаевич вел жизнь скромную и тихую, как и подобает мелкому советскому служащему. Замечено было лишь, что к нему чаще, нежели к другим соседям, стучатся в двери нищие и убогие. Стало быть, жалостливый, доброй души человек.

Инвалида с деревяшкой тоже приняли приветливо. Сам хозяин дома встретил его в сенях, облобызал троекратно и провел в дальнюю угловую комнату, отделенную от прочих широким коридором и служившую как бы кабинетом.

Инвалид снял деревяшку и прошелся несколько раз из угла в угол, разминая затекшую в сгибе ногу, потом попросил пить, осушил принесенный ему ковш хлебного кваса и только тогда сказал Николаю Николаевичу, что готов к докладу. Хозяин гостеприимно предложил сперва подкрепиться с дороги, но мнимый инвалид отказался, сказав, что у него времени всего один час, даже и того не осталось, потому что в девятнадцать ноль-ноль должен он быть на Павелецком вокзале.

— Пусть положат мне чего-нибудь посущественнее, — сказал он, протягивая суму Николаю Николаевичу. — В дороге перекушу.

Николай Николаевич взял суму и, машинально оберегаясь, как бы не коснуться ею полы светло-серого пиджака, вышел из комнаты. Быстро вернулся и сказал, что сума будет собрана в дорогу.

— Садитесь ближе, — сказал гость и усмехнулся, — я приучил себя к мысли, что у каждой стены есть уши.

Гость сидел в глубоком кожаном кресле, которое трудно было сдвинуть с места, и Николай Николаевич переставил венский стул поближе к креслу. Но не успел еще усесться, как из коридора донеслись четкие быстрые шаги, дверь открылась, и через порог в кабинет шагнул высокий человек… в форме командира Красной Армии. И в тот же миг взметнулась вверх рука инвалида с наганом. Какой-то малой доли секунды не хватило ему, чтобы продырявить череп красного командира. Но Николай Николаевич с удивительным для его грузной фигуры проворством, перехватил руку инвалида, крикнув приглушенно:

— Все свои!

После чего попросил обоих убрать оружие (командир тоже изловчился выдернуть из кобуры длинноствольный маузер) и поспешно представил их друг другу:

— Господин ротмистр, доверенное лицо его высокопревосходительства генерала Деникина. Господин штабс-капитан, помощник начальника по строевой части курсов красных командиров, член нашего боевого штаба. Прошу вас, господа, взаимно довериться друг другу, ибо мне известна ваша преданность нашему святому делу!

Ротмистр криво усмехнулся и опустился в кресло. Штабс-капитан, не спуская с него пытливого взгляда, тоже уселся на предложенный ему стул.

— Вы можете, господин ротмистр, говорить без стеснения, — напомнил Николай Николаевич, — как я уже имел честь сообщить вам, господин штабс-капитан — член нашего боевого штаба. Это очень хорошо, что он присутствует при нашей встрече. Он лучше поймет все, что вы сообщите, и точнее расскажет о наших делах. Прошу вас, господин ротмистр.

Посланец Деникина коротко охарактеризовал обстановку, несколькими географическими пунктами обозначил линию фронта, прибавив, что за истекшие двое суток она, безусловно, еще более приблизилась к столице, и особо подчеркнул, что главнокомандующий генерал Деникин требует немедленных и достаточно энергичных акций в Москве.

— Что я могу доложить его высокопревосходительству? — спросил он.

— Выступление состоится в течение ближайших трех дней… — сообщил штабс-капитан.

— Точнее! — строго перебил его ротмистр.

— Пока это предел точности, — с еле уловимой ноткой раздражения в голосе ответил штабс-капитан.

— Как же мы узнаем о начавшемся выступлении? — столь же строго спросил ротмистр.

Штабс-капитан твердо выдержал его взгляд. Отвечал четко, но сухо:

— Узнаете немедленно. Основная цель нашего удара — захватить телеграф и радио. Силы паши недостаточны, чтобы удержать власть в Москве, но несколько часов мы продержимся. И как только в наших руках окажутся