«В своей жизни я бы поправил все — и с самого начала» [Алексей Владимирович Баталов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Баталов вышел покурить, захватив с собой корреспондента. Тот вынул диктофон — и покраснел. Происходящее напоминало бесконечный журналистский конвейер: за сегодняшний день Баталова уже несколько раз спросили об одном и том же.

Впрочем, одно исключение было — еще никто не говорил с ним о семье.

— Алексей Владимирович, расскажите о своей мхатовской родословной.

— Я живу во времени, где все смешалось, все совпало: мой дядя, знаменитый Николай Баталов, тетя Леля, Ольга Николаевна Андровская, родители, тоже бывшие артистами исчезнувшего, старого МХАТа… У мамы и папы была комнатка во дворе Художественного театра, где складывали декорации — на них, в буквальном смысле слова, я и вырос.

Говорили, что я променял МХАТ на кино. Это не так: я остался вполне мхатовским человеком. Видишь значок? (Баталов показывает на свой лацкан значка там нет.) Это моего отца значок. На нем должно быть отцовское имя, но здесь написано не Владимир Баталов, а Аталов. Мхатовский актер зарабатывал свое имя, это был актерский образ. Баталов мог быть только один — Николай Баталов, тот, кто играет Фигаро и Ваську Окорока в «Бронепоезде», а не какой-то седьмой солдат.

Они все потеряли имена. Сын Лужского стал Калужским. Жена дяди Николая должна была быть Баталовой, а стала Андровской. Между нами говоря, она и не Андровская. Там бог знает что делалось.

— Вы ведь и Станицыну сродни?

— Он тоже мой дядя. Станицын был женат на моей тетке, актрисе МХАТ. В семье было две девочки и два мальчика: Муся и Зина, Володя и Николай. Один стал Аталовым, другой остался Баталовым, третья назвалась Веревкиной…. А четвертая вообще хрен знает как.

— Потом вашим отчимом стал Виктор Ардов, замечательный писатель-юморист, один из самых остроумных людей своего времени…

— Я же маленький был, котик, когда родители расставались, мне едва исполнилось три года. Я не ощутил разрыва. И потом: родители давно знали Ардова, папа продолжал к нам приходить — нормальные отношения сохранялись до самого конца… К тому же Витя был совершенно замечательный, добрый и милый человек. Он страдал пороком сердца, желтый билет, как говорится, «на голове», но как только началась война, пошел во фронтовые корреспонденты. Родительский развод для меня стал переездом из мхатовского двора в маленькую квартирку на Ордынке.

Она находилась в первом в Москве, сейчас снесенном, доме писателей: там жили Ильф и Петров, Мате Залка, Мандельштам. Эту квартирку мама и Витя разыграли в карты с Шостаковичем — им выдали талончики, а кто где будет жить, решила партия в шестьдесят шесть. Карты они любили: бывало, уйдет последний гость часа в два-три ночи, мама с Ардовым перекинутся в шестьдесят шесть — и спать…

Подожди — давай посмотрим, что там делается.

Камеру починили, Баталов вновь уселся перед оператором. На этот раз его спросили о том, как он пришел во ВГИК: оказывается, дело было в Чапаеве. Борис Андреевич Бабочкин набрал курс и умер. Тогда курс достался Баталову. На этот раз камера ломается минут через пятнадцать.

Кто-то тихо шепчет: «Он хоть сидит смирно, другой бы давно пустил в нас матом». Баталов разводит руками и встает: «Такая техника и должна быть во ВГИКе — студенту надо уметь преодолевать трудности». Он выходит в коридор, одновременно прикуривая сигарету и беря корреспондента за пуговицу: «Хорошие ребята, но неопытные, работать с железом еще не умеют». Звонит мобильный телефон:

— Да, я все еще снимаюсь. Какие деньги? Это нужно ВГИКу — если бы мне платили, я послал бы всех к черту еще час назад…

… Ну что, милый, на чем мы остановились?

Мы остановились на доме.

Об Анне Ахматовой и валенке Станиславского

— Ардов был человеком феноменальной доброты, наш дом был открыт для людей. Поэтому и Ахматова у нас жила: могла поселиться у любого из своих московских друзей и поклонников (а их было много), а останавливалась у нас. Она жила в той маленькой комнате, что считалась моей: шесть квадратных метров, меньше двух шагов вправо и влево. Когда я ложился, то доставал ногами до противоположной стены.

И отдыхать она всегда ездила с мамой. Анна Андреевна умерла, когда они жили в подмосковном санатории. Ей должны были сделать укол, и она попросила маму выйти за дверь — ведь это так некрасиво… Через минуту ее не стало.

— Вы пришли во МХАТ в пятидесятые годы. Театр Станиславского и Немировича-Данченко закончился, Ефремов еще не пришел, МХАТ стал театром детей и внуков звезд — и они не всегда были так талантливы, как вы…

— А я во МХАТе вообще на побегушках был, я ничего сыграть и не успел. Ушел из театра на самом интересном месте — когда предложили ввестись в «Трех сестер» на роль Тузенбаха.

— Было ощущение, что из театра улетает жизнь?

— Нет — ведь еще были живы те, кто помнил Станиславского. Во МХАТе работали Москвин, Тарханов, Ливанов… Ольга Леонардовна Книппер-Чехова была жива. Качалов был жив.

На одной из притолок еще висел валенок, прибитый ради