Статьи о музыке и музыкантах [Мануэль де Фалья] (fb2) читать постранично, страница - 4

основу старинные лады, поющиеся во славу божию, как то предписывает естественная музыка. Я не признаю музыку искусственную, основанную на произвольном уничтожении старинных ладов, подчинении всей тональной сферы абсолюту мажора и минора; я желаю, чтобы настало время, когда можно будет петь на всех струнах лиры, как испокон веков пели естественную музыку»^[9]. Эти мысли учителя стали для молодого Фальи своего рода девизом. Да, раскрепощение и обновление музыкального творчества вообще, возрождение испанского в особенности — через обращение к неисчерпаемым и далеко не познанным сокровищам народного музыкального гения.

Но Фалья идет дальше своего учителя: он призывает не к использованию подлинных народных напевов (хотя в принципе это возможно), а к творческому претворению присущих им глубинных ладово-интонационных и ритмических закономерностей. В проникновении в тайники народного музыкального сознания он видит путь к созданию общезначимой современной музыки. Композиторы должны черпать вдохновение у народа — неустанно повторяет Фалья.

Фалья против произвола в музыке. Он убежден в том, что музыка зиждется на объективных и вечных законах лада, гармонии, ритма, и потому требует глубокой музыкальной логики, ясной и стройной архитектоники и развертывании музыкальных мыслей и образов. Ему глубоко чуждо нигилистическое ниспровержение классического наследия. Он дорожит скрытой связью времен, великой преемственностью поколений, воплощенной в искусстве. Фалья высоко ценит творения мастеров прошлого, умеет распознать прекрасное и тогда, когда оно выражено скупыми и скромными средствами. «Четыре солирующих голоса, — как-то сказал он, — в таком эпизоде, как Si est dolor^[10] из респонсория «Caligaverunt», затрагивают самые глубокие струны души несравненно сильнее, чем оркестр из ста инструментов»^[11].

Но Фалья чужд и догматизма. «...Хроматизм и полигональность, как и любое осознанное художественное выразительное средство, — пишет он в статье о Вагнере, — не только могут быть законными, но даже превосходными, когда их применение подчиняется не какой-нибудь выгодной системе^[12], а обоснованному выбору выразительных средств, подходящих для данного случая»^[13]. Под этими словами мог бы подписаться каждый широко мыслящий правдивый художник. Фалья ратует за творческие искания, за право художника идти своим путем, он против подчинения нивелирующему воздействию школы и против фетишизации традиций.

Как ни прекрасны создания минувших эпох, прогресс искусства непрерывен, и потому Фалья считает, что современные художники, учась мастерству у предшественников, должны творить еще совершеннее. А обязательными атрибутами совершенства в музыкальном искусстве, по его мнению, являются правда, естественность, искренность, логика.

В одном из своих опубликованных высказываний Фалья заметил, что поскольку «общественная жизнь с каждым днем становится все сложнее [...] художнику приходится уединяться»^[14]. Эту мысль композитора, исходя из других его высказываний, можно уточнить следующим образом: уединяться, но не отгораживаться от общества. В самом деле, Фалья не разделял распространенной в его время теории «искусства для искусства», он говорил, что цель искусства — «порождать чувство, во всех его аспектах», а задача художника — приносить другим удовольствие и радость. Более того, композитор подчеркивал «высокую полезность музыки с социальной точки зрения» и убежденно заявлял, что музыкой надо заниматься «не для себя, а для других».

Это понимание общественной роли музыки естественно сообщает эстетике Фальи ясно выраженные черты демократизма, органично сочетающиеся с творческой бескомпромиссностью. Композитор формулирует свою позицию так: «работать для публики, не делая ей уступок». Как это напоминает мысль Глинки о том, что надо писать сочинения, «равно докладные» любителям и знатокам, и как далеко от установок многих современных Фалье композиторов (их установки не забыты и ныне), ориентировавшихся в своем творчестве на избранных и посвященных и писавших музыку, предназначенную для рассудочного, умозрительного восприятия. В противовес им Фалья заявляет: «Музыка не создается и никогда не должна создаваться для того, чтобы она понималась, а для того, чтобы воспринималась чувством»^[15]. Думается, в пылу полемики композитор немного «перегнул палку» в сторону другой крайности. Акцентируя главенство эмоционального восприятия музыки, он упускает из вида диалектическое единство эмоционального и рационального. Впрочем, он признает необходимость этого единства в сфере творчества.

Фалья подчеркивает, что «художник вкладывает чувство в искусство бессознательно, но он не смог бы воплотить его, дать ему форму, не обладая в своей профессии сознательной и