Понкайо [Евгения Минчер] (fb2) читать постранично, страница - 4

того, прекрасный ларец из слоновой кости с накладками из позолоченного медного сплава и резными картинами жизни Адама и Евы и сценами их грехопадения. А внутри ларца: серебряная с позолотой лжица, ситечко из серебра, серебряная кадильница и, наконец, два потира: золоченый, с крестами, и позолочено-серебряный, с изображением фигур апостолов.

Подробные описания литургического богатства XII века не давали кладоискателям покоя. Передать в дар музею, прославиться, обессмертить свое имя! Но изъять сокровища из усыпальницы господних служителей, коим они были вручены на вечное хранение, Понкайо не позволил. Своды содрогнулись от ударов по решетке, Понкайо в ярости ударил в ответ и обрушился на головы кладоискателям со всей ненавистью, на какую был способен, грохотал и свирепствовал, пока не выдохся. Мелкие камушки еще долго с резким стуком соскакивали вниз и укатывались в пыль. Проход в усыпальницу навеки оградило от чужого взора и алчных рук.

Ужасные события прошлого, вынырнувшие из глубин истории вместе со страданиями и болью усопших, и несчастья нового времени не просто не отпугнули, но еще пуще подогрели любопытство молодого поколения. Остров атаковали страстные охотники за бесценными предметами былых веков, свидетелями кровавых событий давно минувших дней. Понкайо, впитавший кровь тех, кто возделывал его земли, отомщенный, но не простивший, с холодной методичностью забирал одну жизнь за другой, оставляя кладоискателей бесконечно блуждать в паутине известняковых туннелей в поисках выхода, заставляя их следовать на обманчивый зов тех, кто погиб в его стенах. Каждый охотник за наживой, пытавшийся унести хотя бы частицу ткани, запыленной прахом владельца, в конечном итоге погибал сам. Понкайо не прощал жадности, он жестоко наказывал за нее.

На полтора века Понкайо оставили в покое. Он размеренно жил своей дикой жизнью, и с каждым годом его первобытное начало проступало все явственнее. Каменные стены опустелых жилищ стачивались ветром и дождями, под натиском буйной растительности покрывались трещинами, осыпались, крыши обваливались, и звук падающих камней единственный разрывал безмолвие поселения, подернутого неугасимой скорбью.

В середине XX столетия израненный Понкайо стал жертвой очередной человеческой прихоти: на его территории начали возводить военные сооружения. Разветвленную сеть туннелей приспособили под стратегические объекты, защищенные непробиваемой броней наружных укреплений. Понкайо долго терпел, а потом набросился на разорителей с остервенением обреченного на смерть животного. В слепой ярости вгрызаясь в разум солдат, он мстил за оскорбление памяти, за беззаботное, своевластное топтание свято оберегаемых им бренных останков. Когда спустя какое-то время на Понкайо высадился враг, он не обнаружил ни души. Недоуменные и растерянные солдаты спустились в подземелья, прошли глубже, заплутали, подхваченные чужим зовом, и сгинули вовек.

Вплоть до самого окончания войны Понкайо не знал продыху. Двадцать последующих лет его сон, пусть и неспокойный, но беспробудный, помог ему восстановить иссякшие за время войны силы. Но людей было не угомонить. Засыпанная прахом история Понкайо всколыхнула молодежь и зажгла в них безудержный интерес. Необузданные сердца томились жаждой завоевания. То были уже не кладоискатели, а любители острых ощущений, неусидчивые, безобидные, в большинстве своем неопытные. Они едва ли могли причинить какой бы то ни было вред, ими двигало простое любопытство, но Понкайо уже не мог стать прежним, забыть, принять. Кости прошлого давно стали его собственными костями. Боль несчастных жертв, переполнившая его кровеносные сосуды, навсегда останется внутри. Понкайо помнил каждую минуту расправы, их плач эхом отражался от сводов и смахивал вековую пыль, этой пылью были они сами.

Неугомонные исследователи с восхищением бродили по кровеносной системе Понкайо и своими громкими восклицаниями, задорным смехом и восторженными возгласами тревожили покой усопших, причиняя ему боль сильнее прежней. Он вел их на погибель и заглатывал целыми группами. Он не оставлял никого, кто мог бы вернуться домой и рассказать об увиденных под землей ужасах. Между людьми ходили самые разные легенды, одна страшнее другой, желание выяснить правду терзало сильнее голода, но расплата за любопытство была слишком высока. Понкайо требовал оставить его в покое, чтобы он мог и дальше оберегать сон тех, кого так внезапно потерял и кого так исступленно защищал вот уже три века к ряду.

На исходе XX столетия интерес к Понкайо несколько поубавился, но лишь затем, чтобы с новым тысячелетием вспыхнуть как в первый раз. Понкайо болезненно воспринимал вторжение посторонних, зорко следил за каждым разгуливающим по его землям незваным гостем и наказывал всех, кто переходил границы дозволенного и причинял ему боль. Он пробуждался и разъярялся подобно чудовищу, на которого нет управы, от которого не сбежать, не спастись. С годами в