Голубая Аргунь [Василий Иванович Балябин] (fb2) читать постранично, страница - 3

губы.

Уже кончилась гулянка. С песнями разошлись по домам гости. Пропели первые петухи. А Степан с Варей все еще сидели на скамейке около ее дома и в перерывах между поцелуями говорили и не могли наговориться.

ГЛАВА II

Утром вышел Степан за ворота своей ограды и, прислонившись спиной к столбу, взволнованно рассматривал прямые и широкие улицы родной станицы и знакомые с детства окрестности.

Вновь видел он перед собой любимую Аргунь, уходящую в голубую даль, ее бурые, заросшие тальником острова и ярко блестевшие на солнце торосистые льдины. Елани и пади были еще покрыты снегом, но солнцепеки и южные склоны сопок уже освободились от снега, там паслись коровы и овцы.

За Аргунью, чуть подернутые синевой, чернели зубчатые, покрытые лесом хребты и утесы. Там беспорядочно сгрудились китайские лавки-бакалейки и низенькие глинобитные фанзы. За ними на обширных огородах дымились подожженные кучи навоза, с громкими криками перелетали с места на место стаи галок и ворон.

Все оставалось по-прежнему на той стороне, только прибавилось к китайским фанзам множество землянок, которые тянулись по всему берегу и далеко за огородами. Жили в них — Степан это знал из отцовских писем, — пьянствуя и злясь на весь белый свет, белоэмигранты из вдребезги разбитой семеновской армии.

«Приютились тут, сволочи, под самым боком», — с невольным раздражением подумал Степан и перевел взгляд на дома и улицы родной стороны, но мало что изменилось и здесь.

Недалеко от Бекетовых по-прежнему подслеповато двумя маленькими оконцами смотрела в улицу старенькая избушка бабушки Саранки. Настоящее ее имя и фамилию многие не знали, не знал и Степан. Так же уныло клонилась набок старая изба многодетного бедняка Николая Ожогина, а на ее замшелой, зияющей дырами крыше, там, где полагалось быть трубе, торчало ржавое, с продавленным дном ведро.

Такие же избы и серые от времени заборы виднелись и дальше. Оконные стекла многих изб пестрели берестяными заплатами, и только кое-где из общей серой массы выделялись своим нарядным видом и тесовыми крышами дома и усадьбы богачей.

С дальнего края улицы послышался отчаянный скрип телеги. Степан догадался, что это едет за водой старик Евдоким Коренев, прославившийся на всю станицу своей скупостью.

Предположение Степана подтвердилось. По улице, ведя в поводу пегую кобыленку, двигался дед Евдоня. Одет он был все в тот же старый, пестреющий множеством заплат козлиный ергач^{1} и облезлую барсучью папаху, в которых привык его видеть Степан еще в пору раннего детства. Поравнявшись со Степаном, старик остановил кобыленку и, приветливо улыбаясь, поздравил его с возвращением.

— Спасибо, дедушка Евдоня, спасибо, — поблагодарил Степан и спросил, как живется.

— Да что, брат, жизнь-то, она знамо какая у нас. Живем так себе — ни на себе, ни перед собой, — и старик заторопил кобыленку.

Снова на всю улицу заскрипела немазаная телега, словно жалуясь соседям на скупость своего хозяина.

вспомнил, улыбаясь, Степан им же сочиненную про Коренева песенку, которую много лет тому назад распевал он с друзьями ради баловства, проходя вечерами по улице мимо кореневской избы.

Степан постоял еще немного, посмотрел вслед скрипучей телеге и направился к избе Никулы Ожогина, возле которой, сидя на бревнах, разговаривали пожилые казаки.

Подойдя к старикам и уже здороваясь с ними, заметил полулежащего на песке богача Платона Васильевича Перебоева. Крупное, с большим мясистым носом лицо Платона обрамляла черная, с рыжеватыми подпалинами борода. Из-под лисьей шапки на Степана недружелюбно глянули бараньи, на выкате глаза.

Против Платона, на бревнах, в шубе нараспашку и папахе набекрень, сидел его брат Андрей, лицом похожий на Платона, только в бороде его было больше седины.

В прежние времена братья Перебоевы держали в своих руках весь поселок. Их боялись, заочно называли горлохватами, но выступать против них открыто не осмеливались, что скажут на сходке Перебоевы — тому и быть. Только гордые, с непокорным характером Бекетовы никогда не ломали перед Перебоевыми шапок, между ними была глухая, многолетняя вражда. Правда, к этому были еще и другие причины. Об одной из них и вспомнил теперь Степан, усаживаясь рядом со стариками.

Лет десять тому назад Иван Кузьмич, занимаясь между делами рыбалкой, стал замечать, что кто-то обкрадывает его ловушку. Чтобы проверить свои подозрения, встал он утром пораньше и поспешил на реку. Пошел не яром, как обычно, а обходя огороды с тыла, вышел на Аргунь, да так и ахнул: его переметы, воровато оглядываясь по сторонам, вытаскивал не кто-нибудь, а сам Платон Васильевич.

Постыдил тогда Иван Кузьмич Платона, отобрал у него украденную рыбу, но никому не сказал о проделке —