АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация) [Наталья Алексеевна Решетовская] (fb2) читать постранично, страница - 5

частности, — слушала я, — что в распоряжении Солженицына три автомашины и три жилых помещения: у первой его жены Решетовской (я впервые слышу свою фамилию произнесенной по западному радио — Н.Р.), у второй жены — Светловой и, кроме того, основательный двухэтажный дом с гаражом и садом у города Наро-Фоминская. 26 февраля эта же газета опубликовала статью „В защиту Солженицына“». Автор статьи — Жорес Медведев.

С одной стороны, мне несколько странно осознавать, что Солженицын вдруг стал нуждаться в чьей-то защите. С другой стороны, интересно, какими аргументами Жорес Медведев будет защищать Александра Исаевича?

«Комментатор „Голоса Америки“ Константин Григорович-Бар-ский, — продолжает диктор, — передает содержание статьи Жореса Медведева, опровергающего информацию, данную „Таймсу“ Семеном Владимировым».

Сначала опровержение касалось нашей «Борзовки». Медведев, оказывается, сопроводил свою статью собственным снимком нашей дачки, который показывал, что она никак не укладывается в понятие «основательный двухэтажный дом». Что верно, то верно! Пока Медведев пишет дельные вещи, может, нет оснований для беспокойства? Ведь Жорес Александрович был нашим общим другом! Сколько его писем, даже адресованных лично мне, неизменно заканчивались одним и тем же: «Ваш Ж. Медведев». Надо думать, он проявит достаточный такт и тогда, когда коснется личной жизни Солженицына? Но меня, увы, ждало разочарование. По мере того, как я слушала передачу, все эти соображения постепенно рассыпались.

«Жорес Медведев пишет, что, по словам Владимирова, у Солженицына выходит три дома (дом и две квартиры), две жены и три автомашины. Это — люксус даже для официальных советских писателей! Лев Толстой, вероятно, не жил в таком комфорте!» — пишет далее известный генетик и геронтолог. «Но по советским законам, — продолжает Медведев, — у советского гражданина может быть только одно жилище, одна жена и одна автомашина, а остальное конфискуется (жена тоже? — Н.Р.). Почему же власти не возбудили дела против писателя за нарушение государственного закона? А очень просто, почему, — отвечает он сам. — Несмотря на длящийся три года бракоразводный процесс (Откуда три года? Менее полутора лет! — Н.Р.), на существование второй семьи, Верховный суд отказался дать Солженицыну развод. Медведев отмечает, что обычно бракоразводные дела бездетных семей (нельзя было ударить меня больнее! — Н,Р.) не доходят до Верховного суда. Каждому известно, — продолжает он, — что у Солженицына нет московской прописки (…), и если бы писатель поселился у своей нынешней, реальной, — говорит Медведев, — жены, Натальи Светловой, в ее четырехкомнатной квартире, в которой она живет с тремя сыновьями, матерью и отцом (…), его оштрафовали бы за первое нарушение советских правил прописки». (Это преувеличение можно и простить, хотя прописан Солженицын будет в Рязани еще почти год, что не помешает ему жить у Светловой в Москве столько, сколько он захочет! — Н.Р.) …Медведев опровергает также утверждение Владимирова о том, что Солженицын в свое время как бы задобрил Решетовс-кую несколькими тысячами долларов, боясь, что она потребует половинного капитала в миллион долларов. (Хорош и Владимиров! Кем представил он меня читателям «Нью-Йорк Таймс»? — Н.Р.) Медведев пишет, что Солженицын еще шире поддерживает Решетовскую, но не из страха, а по доброй воле. «Так например, он отказался от раздела общего имущества пополам (Какого имущества? Холодильника и стиральной машины, да еще пианино „Лиры“, указанных в исковом заявлении? — Н.Р.), взяв себе только один письменный стол — подарок одного почитателя. И я надеюсь, — заканчивает свою статью „В защиту Солженицына“ Медведев, — что этот старинный письменный стол будет долго и верно служить ему на пользу всем нам».

…И это сделал… друг. Наш общий друг, который в свое время рьяно перетягивал нас в Обнинск, уговорил меня подать на конкурс в институт, в котором сам работал, вместе с нами переживал все перипетии этого конкурса, поздравил меня телеграммой о «единодушном избрании», а теперь забыл о том, что я не мертва, что я — чувствующее, что я живое существо!

Одно — искажено (якобы три года длящийся бракоразводный процесс! И не я противилась разводу, а… государство! Одно только государство! Я вообще здесь не причем! — Н.Р.)

Другое — безжалостно (подчеркнуть мою бездетность! — Н.Р.).

Третье — оскорбительно («Солженицын еще шире поддерживает Решетовскую…» Будто я соглашусь на его материальную поддержку, перестав быть его женой!.. — Н.Р.). Правда, позже, одолеваемая болезнями, я его помощь приняла.

Жорес Александрович забыл, что он мужчина. Вместо того, чтобы встать на мою защиту, на защиту обиженной и оскорбленной, он встал на защиту сильного!!!

Имущество… Доллары… Как это все несущественно. Существенно совсем другое… Не хлебом единым жив человек! Как можно говорить или думать о вещах, когда речь идет о загубленной жизни?! О загубленной вере в человека,