«Говорит „Браслет-16“» [Борис Андреевич Можаев] (fb2) читать постранично, страница - 3

виновники сидели в палисаднике, возле небольшого деревянного здания суда.

– За что судят? – спрашиваю.

– Одних за то, что дрова возили, других за то, что покупали.

Я прошел в палисадник. Подсудимые сидели на лужайке под тополями, их было человек шесть; на скамейке же возле забора, поодаль от других, держали двух главных виновников – трактористов из Ерахтурского леспромхоза. К ним был приставлен милиционер, охранял, чтоб не общались с родственниками и вообще с посторонними.

Прислонившись спиной к тополю, вытянув прямо перед собой ноги, обутые в шерстяные носки и в калоши, сидела старуха и понуро смотрела в землю перед собой.

– Что, мамаша? За родственников переживаете? – спросил я, присаживаясь.

– Нет, я – подсудимая.

У нее худое лицо в глубоких темных рытвинах и слезящиеся голубенькие глазки, как цветочки льна под росой; на ней платочек в горошинку, повязанный углом, да белесая, застиранная спортивная куртка, расстегнутая на груди, и эти старенькие галоши, привязанные к ногам бечевкой.

– В чем же вы провинились?

– Тележку дров купила – вот и провинилась.

– Откуда дрова-то?

– Из лесу. Откуда же еще.

– Лес-то ваш, колхозный?

– Да нет. Говорят – леспромхозный. Оттуда и привезли.

– А колхоз почему вам не дает дров?

– Председатель говорит: нету…

– Да вы же в лесу живете! – удивляюсь я.

– Поди ты. В лесу живем, а дров нету.

– А мы сроду так – покупали кто где может, – отозвалась соседка ее, женщина в летах, но еще бойкая и плечистая.

– И вы подсудимая?

– И я, – смеется. – Две тележки дров купила по двадцать пять рублей за каждую.

– Пенсионерка?

– Пенсию получаю, но еще работаю. Я заведующая овцефермой.

– И вам колхоз не привозит дров?

– Некому за дровами-то ехать. Лошадей перевели, тракторов много, а трактористов не хватает. По три трактора приходится на одного тракториста. Дак они пахать да сеять не успевают, не только что за дровами ездить. Вот и обращаемся к леспромхозовским. А те имеют право взять по десять кубов с лесосеки.

– За что же их судят?

– Лишку прихватили. – И опять посмеивается. – Директор и взъелся на мастера, взял да и оформил дело в суд. Вон и мастер сидит. А вон тот, однорукий, наш лесник. Тоже под суд попал.

Лесник, пожилой мужчина, но еще крепкий, с тугим и свежим лицом, услыхав, что в разговоре затронули его имя, встал и отошел подальше. А мастер, совсем еще молодой парень в черном пиджачке и светлой кепочке, отозвался нехотя:

– Лесник тут ни при чем. Это я виноват. – И приподнявшись на локте, стал объяснять мне: – Он подрядился у нас технику охранять. Ну? Месяца полтора сторожил. Подошло время расчета, а ему говорят: ты у нас не в штате. И катись колбасой! Мне совестно стало, и я приказал отвезти ему десяток кубометров дров. И вот за это самое директор на меня и на лесника в суд подал.

– В том и вина ваша?

– Моя-то? Я за все в ответе. Вон те ухари, – кивнул на трактористов, сидевших под охраной милиционера, – возили направо и налево… А я виноват! Потому как не запретил. Но как ты им запретишь? Он нальет глаза, заводит трактор и прет куда захочет. Что ему твои запреты! Воробьиное чириканье! За рукав возьмешь – он тебя по шее. Не то еще и топором грозится. Не-е, с меня хватит такого веселья. Если не посадят, завтра же сматываю удочки – и в город, к дальним родственникам.

– А вам что грозит? – спрашиваю женщин.

– Наверно, штраф, – говорит заведующая овцефермой.

– А меня посадют, – вздыхает горестно старушка, глядит печально и покорно, и вдруг частые слезы закапали на юбку.

– Что вы, что вы? Успокойтесь! – говорю. – Это какое-то недоразумение.

– Нет, нет… Она деньгами платила за дрова. У меня же нет денег. Я ведь самогонкой платила. Пришли ко мне с обыском. Я призналась во всем. А за самогонку, говорят, тюрьма.

Я записал в блокнот, обещал заступиться, если засудят.

– Все будет хорошо, – говорю, – к председателю съезжу, скажу, чтобы дров привезли… Все обойдется.

Она утешилась быстро, как ребенок, и даже смеяться стала.

Но потом, когда судья Соломатина зачитала приговор: «Гражданку Макарову Анастасию Васильевну за незаконную покупку краденых дров и за производство самогонки при помощи чугуна и таза оштрафовать на семьдесят рублей», – отыскала меня глазами и опять заплакала.

– Что ж ты утешал меня? – говорила на пороге, всхлипывая. – Где я такие деньги возьму? Вон еще и защитник подсунул записку – тридцать рублей требует.

– Анастасия Васильевна, – говорю, – ждите меня завтра. Приеду к вам домой вместе с председателем колхоза. И все утрясем.

На другой день я поехал в тот самый колхоз имени Димитрова, в дальнее село Веряево.

Надо сказать, что я бывал и раньше в этом селе. Еще до войны учителем работал в соседнем Гридине. Какие это были огромные села, Гридино да Веряево! Дворов по восемьсот в каждом; клубы, больницы, почтовые конторы, агропункты, по школе-семилетке на каждое село! В одном Гридине было три колхоза, да в Веряеве два. И какой