Тельце [Игорь Шумов] (fb2) читать постранично, страница - 81

увидела, как черные тени летают вокруг нее, показывая большие пальцы. Они нежно целовали ее в шею, делились с ней теплом, отчего по коже бегали мурашки. Васька рассказывал, как летчиком хотел вчера стать, но понял, что летать это дело не людское, а высших сил, а он пока достоин только средних. Трава остриглась, резала лапы голубям.

Васька же рад был с Машей быть. Она высокая, одета не то чтобы красиво, но хотя бы одета. Шаль из скатерти наводила красоту, тело грело старое пальто, а голову от холода закрывал толстый шарф. И не хотелось ему отпускать руку, такую теплую. Никогда он подобного не чувствовал, словно крови некуда еще деваться.

Когда они подошли к подвалу, дом трясся и издавал страшные звуки. Васька побелел и сжался.

– Какой ты воин-то? – расстроилась Маша. – Тебе от этого дома меня придется защищать! Дай я тебя обниму.

Ему стало спокойнее. Храбрости другим человеком набрался. Маша, держась за перила, спустилась вниз.

– Рот какой-то, – дрожал Васька. – Лестница – скользкий язык. Куда это мы?

– К сердцу лезем, – ответила Маша. – К мужчине только через желудок. Не слышал?

– Нет, – недоумевал Васька.

– Вот так знай, – Маша стучала в дверь. – Открывай давай! Вернулась я!

Дверь приоткрылась. Из темноты на сосудах выполз глаз:

– Это суженый что ль? – спросил Виктор Григорьевич.

– Не пугай ребенка, – Маша силой открыла дверь и затянула Васька внутрь. – Хотя не, пугай. Он щитом моим стать хочет. Пусть перестает бояться.

Увидев Виктора Григорьевича на шести механических ногах, со всеми своими инструментами наружу, Васька поднял кулаки. Хоть и Виктору Григорьевичу не составило бы труда оттяпать от Васька в два счета составляющие, он заполз в темноту и засмеялся.

– Слабак, Мария!

– Не говори так, – Маша сняла с Васька накидку, сделанную из дырявого пледа. – Он идеальный, и я люблю его. А ты меня?

Васька посмотрел на Машу и потерял дар речи. Ощущение тепла естественного грело кости и боль, продолжавшаяся со вчерашнего дня, утихла.

– И я, – ответил он, – очень сильно.

– И руку мне свою отдашь?

– Д-д-а, – неуверенно произнес Васька.

Виктор Григорьевич спустил свои клешни с потолка и взял Ваську за руки. Неповрежденные, нежные, впервые будто человеком тронутые. След только черный на них чувствовался, Маши прикосновение.

– А! – закричал Васька, когда Виктор Григорьевич над полом его поднял.

– Подойдет, Маша. Настоящий, блять, воин, – Виктор Григорьевич засмеялся и положил Васька на стол. – Сильным будешь, пацан? Обещал же?

– Я ничего не боюсь, – врал Васька; он отворачивал лицо, этим и палился.

– Обещаешь Марию любить при любых обстоятельствах?

Васька поднял голову, поборол свет яркой, как солнце, лампы, и увидел Машу грустную, слезы трущую с лица. В тени черты становились четче, но не добрее. Васька многого в жизни не видел, потому он не знал, как ее реакцию трактовать. А знакомо было ему только страх да любовь. Маша и Виктор Григорьевич запретили бояться.

– Обещаю, – ответил Васька; Маша взяла его за руку. Голова закружилась, из вещей выполз полоумный сон.

– Умница. Мария, а с остатками что делать?

– Как хочешь, – ответила Маша, не понимая, грустит ли она или радуется. Непонятная печаль.

– Тогда уходи. Нечего бабе смотреть, как мужик творит, – сказал Виктор Григорьевич и повел Машу к двери.

– Когда приходить то?

– Да ночью приходи, – Виктор Григорьевич посмотрел за плечо. – А у парня есть кто?

– Говорил, что нет, – задумалась Маша.

– Мария, это важно.

– Да нет никого, только я.

– Значит, приживется все, хе-хе.

Дверь захлопнулась перед Машиными глазами. Маша накрылась шарфом и зашагала в сторону реки. Мусорки пустели, кто-то все сожрал. Бычки докуривали до фильтров, ей ничего не оставалось. Выйдя к реке, она осмотрелась, нет ли хищников вокруг. В воде только пара махала плавниками, но она знала – не достанут. Ее клонило в сон, боль в желудке вынуждала выживать, отключаться. Маша поднялась и пошла дальше к трубам. Ни одного человека – местных вывезли. Внутри железа стучали когти, живность издавала звуки. Не успев испугаться, Маша уснула, и дня будто бы и никогда и не было.

В три часа ночи она стояла у подвала. Спала плохо, просыпалась часто. Небрезгливых отгоняла прутьями, а брезгливые не лезли – нечего калек уродливых жевать. Маша качалась с ноги на ногу перед дверью, не могла больше ждать.

– Открывайте, Виктор Григорьевич.

Ни звука.

– Открывайте, кому говорю!

Ни звука.

На ее кулаке появился синяк, потом ушиб, потом и кровь пошла. Ногти ломались о железо. Женский крик распугивал чудовищ, чахнущих в канализации под бордюром. Дом очнулся, зашумел.

– Открывайте! Иначе всех на ноги поставлю, на колени сяду!

Дверь медленно открылась. Через знакомую уже темноту виднелся глаз, да не Виктора Ивановича. Детский, но в нем только остатки горели.

– Васька? – удивилась Маша.

Он ничего не ответил и исчез в