Порошок идеологии (сборник) [Николай Николаевич Панов Дир Туманный] (fb2) читать постранично, страница - 2

голову и взглянул на Филькина.

Ферапонт Иванович кивнул ему головой и, с минуту поколебавшись, направился к шкапу с надписью: «большевики»…

Теперь, на втором десятилетии советской власти, у нас уже есть слова, которые утратили живой смысл, служат лишь напоминанием о навсегда ушедших днях. Таких слов много, все они относятся к мрачным временам самодержавного режима. Среди этих слов есть слова: охранник, филер, провокатор.

Во времена царской власти в каждом большом городе обязательно существовало таинственное учреждение – охранное отделение, орган борьбы с революционной опасностью. В нем работали и военные – жандармы, и штатские лица. Охранка состояла из двух основных отделов – отдела внутреннего и наружного наблюдения.

Работа «Отдела внутреннего наблюдения» до сих пор покрыта густой завесой таинственности.

Здесь служили провокаторы – тайные агенты, невидимые уши охранки. Какой-нибудь человек – рабочий, служащий, член революционного кружка – из нужды или под влиянием угроз в один прекрасный день продавал охранке свою честь и совесть. С виду он оставался прежним человеком, продолжал работать по-прежнему, но окружающие его, сами того не зная, становились жертвами этого шпиона.

Бывали случаи, что пять-шесть рабочих сойдутся наедине поругать тяжелую жизнь, прочесть революционную листовку. На следующий день все шестеро выбрасывались с завода. Пятеро выбрасывались навсегда, зато шестой сейчас же снова принимался на работу. Этот-то шестой и был провокатором, Иудой, секретным служащим «Отдела внутреннего наблюдения»…

«Отдел наружного наблюдения» был больше похож на настоящее заправское учреждение.

В нем работали шпики-филеры, сыщики политической полиции. Эти русские Пинкертоны должны были гоняться за революционерами, раскрывать тайные организации, арестовывать борцов за свободу. Они переодевались в разные костюмы, проникали в закрытые собрания, их узнавали, били, они встряхивались и работали снова. Это был жалкий и трусливый народ, в большинстве неудачники в жизни. Они получали гроши, работали кое-как, и только и мечтали перейти на более спокойную работу.

Но изредка встречались сыщики, по-другому смотрящие на дело. Они ненавидели революционеров, всерьез боролись с ними, они всю свою жизнь отдавали работе ищеек. Начальство любило их и выделяло. Именно к таким филерам принадлежал Ферапонт Иванович Филькин…

Подойдя к шкапу, Ферапонт Иванович вынул один альбом. Перелистав его, поставил на место. Подумал, вынул другой. Он быстро перекидывал ею картонные страницы.

Тысяча фотографических снимков и записей примет были собраны в этих альбомах. Каждый революционер, арестованный хоть раз, оставлял о себе память на этих твердых листах. Он фотографировался, измерялся, ею личность навсегда запечатлевалась в архиве охранного отделения…

Ферапонт Иванович просматривал уже третий альбом. Была тишина. Только шуршали страницы и скрипело перо горбуна, сидящею за столом. Вдруг Филькин вздрогнул. Он нашел нужный ему портрет.

Прямо на него с середины серою листа глядело бледное лицо молодою человека с прямым носом, большим подбородком и твердо стиснутым ртом. «Петр Сергеевич Шведов, – стояло под фотографией. – Лет – 26. Социал-демократ. Кличка Николай. Имеет связь с заграницей. Арестован в 1903 году, сослан в Сибирь, в места не столь отдаленные». Ниже, другими чернилами было приписано: «Бежал с каторги в апреле 1904 года».

– Так! – задумчиво сказал Ферапонт Иванович. – Так!.. – повторил он, держа раскрытый альбом.

Апрель 1904 года! Это было четыре месяца назад. Обманув тюремщиков, выломав решетку, Николай бежал тогда из пересыльной тюрьмы. А полчаса назад, направляясь в охранку, Филькин увидел этого Николая, спокойно идущею по главной улице. Правда, тот Николай был гладко выбрит, брюнет, а этот имел рыжие брови и роскошные пушистые усы. Но такого старого воробья, как Филькин, не обманешь никаким маскарадом!

– Так… – размышлял про себя Ферапонт Иванович. – Приехал он не спроста. Ясно!.. Крамольник опытный, без дела шататься не будет. Опять же времена тревожные, рабочие бушуют на заводах. Значит, опять работа… Николай – это тебе не фунт, за поимку такого и награду схватить недолго. А в рассуждении Анюткиной свадьбы такая награда очень сейчас подойдет!

Он так увлекся своими мыслями, что не слышал, как скрипнула дверь и масляная рожа жандарма просунулась в комнату архива.

– Ферапонт Иваныч! – сказал жандарм. – Здеся вы? Идите скореича, вас по всему охранному ищут. Сам требует. Гневается страсть! Идите, Ферапонт Иваныч!.. – И когда Филькин поставил альбом и быстро шагнул к двери, жандарм дружески зашептал: – Дело, слышь, новое завели. Ящик привезли, а при нем арестант. Ящик с бомбами, слышно. Иди скорей, Ферапонт Иваныч!

И следом за Филькиным он заспешил в коридор…

«Сам» Сигизмунд Павлович Потоцкий, заместитель начальника «Отдела Наружного наблюдения», действительно чувствовал себя неважно. Уж слишком тревожная жизнь пошла