Обидные сказки [Лазарь Иосифович Лагин] (fb2) читать постранично, страница - 2

стало нечем щелкать. Так их обоих в штаб и повели. Но в это самое время возникают навстречу им два взвода немецких солдат. Как раз из той дивизии, что и полковник. Немецкий лейтенант видит: никак, корова. И командует:

– Полурота, стой!

Полурота останавливается, и он предлагает румынскому лейтенанту немедленно сдать эту норову.

– Это, – объясняет, – корова стратегического значения, а вы рота, то есть тактическая единица… Тем более что корова данная скорее всего арийской породы, то есть симментальской. И потом я просто поражаюсь: вы под нашим германским руководством шагаете к такому будущему и еще смеете возражать!

Румын попался горячий и первым дает немецкому лейтенанту по морде. И получается картина, достойная кисти Айвазовского: корова мычит. Чудо-бабка визжит, румыны кричат: «Ваш Гитлер – хорошая цаца – чистым бандит!»

Вскоре фрицы себе корову все же отбили, а с ней и Чудо-бабку как бесплатное приложение. И вот обеих повели в немецкий штаб. Начальник ихний насчет коровы доволен, но интересуется, почему у бабки руки связаны. Ему отвечают:

– Бабка говорит, будто это не корова, а барон Эгон фон Фанфарон в виде коровы.

Начальник говорит:

– Я барона знаю, он совеем наоборот, больше на свинью похож. Расстреляйте, – приказывает, – эту старуху поскорее, чтоб она наш авторитет не подрывала.

Привели два солдата Чудо-бабку под кипарисы, развязали ей руки, дали лопатку.

– Что копать? – интересуется бабка, а сама разминает затекшие пальцы.

– Могилу себе копай, зараза!

– Ладно, – говорит бабка, – пущай будет могила.

Она щелкает пальцами, дотрагивается до своего правого уха, и солдаты начинают, как очумелые, сами копать себе могилы. Плачут, друг с дружкой прощаются, но копают. А Чудо-бабка бежит на фашистский камбуз и уже на ходу щелкает пальцами, потому что ихний кок уже хватает барона-корову за рога и собирается чиркнуть его по горло ножичком. Моментально корова пропадает, на месте ее возникает полковник барон Эгон фон Фанфарон.

– Тикаем, – говорит барон, – отсюда, мадам Чудо-бабка, да поскорее!

Отбежали порядком, притомились, присели отдохнуть. Барон отдышался и говорит:

– Мадам Чудо-бабка! Теперь вы должны помочь мне моментально взять город Севастополь!

Старуха говорит:

– Давайте лучше не будем на счет Севастополя. Поскольку это не в моей компетенции.

Барон разозлился, затопал сапогами, но тут как раз наш самолет из-за облака вынырнул. Земля у фанфароновских ног столбом взвилась. Только его, барона Фанфарона, и видели. А Чудо-бабка, как дух пожилой и немощный, не выдержав такого сотрясения, просто исчезла.

Страхи-ужасы

Сколько про этого Змея разговору было – ужас! И громадный он, этот Змей! К глаза у него, кал колеса! И зубы у него, как сабли! И жалит он сразу и жалом и хвостом! И столетние сосны он одним взглядом сжигает! И еще к тому же сразу всех заглатывает, кто попадется!

Находились даже очевидцы, которые будто бы сами видели собственными глазами этого самого Змея-Горыныча и будто он до того громадный, что даже вспомнить страшно.

Сорока, как только про этого Змея услыхала, сразу же вещи свои запаковала в чемоданчик, вспорхнула с верхушек сосны на землю и сняла у крота полноры с голландским отоплением за триста личинок в месяц. Дрова хозяйские.

А крот, уложив личинки в сундучок, закопал его поглубже, чтобы никто не украл: я-де лучше пока что маленько поголодаю, но до личинок не дотронусь. Может, еще не то будет. Шутка сказать-Змей-Горыныч!

Устроилась сорока на новой квартире, отдохнула маленько, подкрепилась чем могла и вылезла ка крылечко поделиться впечатлениями.

Крот рядом с нею присел, голодный, злой, я все волнуется, как бы у него кто личинки не украл.

А тут как раз заяц подошел, ушами прядет. Почтенный такой, многосемейный, не сорванец какой-нибудь. Вечерком морковку-другую съест, на балалаечке для собственного развлечения потренькает и рад. «Я, – говорит, – заяц нормальный, звезд с неба не хватаю, прямо скажу: не общественник. А поскольку где-то за тридевять земель будто бы Змей-Горыныч свирепствует, то я себе поставил задачу: главное для меня, я так считаю, в текущий момент – это выжить. Всех зайцев Змей-Горыныч не проглотит. Авось, меня как раз и не заметит. Я заяц некрупный. А если, в крайнем в крайнем случае, он меня и заглотает, так я по своей мизерной комплекции вполне свободно через черный ход у него и проскользну. Помоюсь хорошенько и снова жив-здоров».

Сидят они так втроем, вспоминают те счастливые и далекие времена, когда агрономов в деревнях еще не было. И какое тогда ихнему брату – сороке, кроту да зайцу – раздолье было: червей в поле – прямо кишмя-кишело, и в огородах червей было масса, и морковку воровать вроде куда привольнее было.

А сорока вздыхает и говорит:

– Я прямо-таки поражаюсь на медведя. Двое медвежат, жена на-сносях, а он хоть бы чуть-чуть струхнул. А между тем такого крупного телосложения! Ведь его же первого Змей заметит к глотанет! Будь я, например, Змеем,