2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
испытания, через которые он проходит, все подвиги, какие он совершает, связав свою жизнь с борьбой китайских патриотов против японского милитаризма, сплавлены у него с ясным сознанием того, что всё это делается и ради оккупированной гитлеровцами отчизны. В героических страницах трудно начавшейся жизни Виктора находит воплощение прекрасный девиз «За вашу и нашу свободу!», проходящий через всю историю польского освободительного движения. Этот девиз приводил польских юношей многих поколений и к декабристам, и на баррикады Европы 1848 года, и в ряды сражающихся гарибальдийцев. Он объединял их с русскими революционерами в освободительной борьбе и звучал над телами погибших на плато Гвадаррамы и в Сомосьере. Высокое понимание интернациональной солидарности борцов за прекрасное будущее — одно из самых главных достоинств романа Игоря Неверли.
Однако есть в этом романе, на мой взгляд, и такие страницы, где автор изменяет себе и утрачивает достоверность, поддаваясь искушению занимательности в ущерб правде истории. Это сказывается, например, в таких частностях, как рассказ об инсценированном «явлении духов», затеянном партизанами ради того только, чтобы толкнуть Алсуфьева на поступки, которые будут полезны для выполнения некоторых планов Среброголового и Багорного. Вся эта история чересчур усложнена, запутана и маловероятна. Анахронистичен рассказ о трагической гибели Среброголового. Подобная история с крупнейшим партизанским вожаком, руководящим активными боевыми действиями, никак не могла бы разыграться в описываемое автором время. Чересчур туманна и роль Багорного в этой истории. Туманна и весьма приблизительна, впрочем, и вся биография Багорного, едва вырисовывающаяся из беглых намёков. А слабодушное поведение его в последней части романа, после неудачного приземления на парашюте в партизанском районе лесного моря, слишком резко противоречит всему, что было рассказано нам про Багорного прежде.
Вероятно, все эти частные небрежности и просчёты проистекают из всецело владеющего автором стремления выделить своего главного героя, сосредоточить всё внимание читателя на перипетиях судьбы Виктора Доманевского.
Наблюдая первые шаги Виктора в лесном море, мы вместе с ним становимся свидетелями схватки между барсуком и тигрёнком. Конечно, силы чересчур неравны, и барсук обречён. Но перед своей гибелью он успевает отгрызть хвост у тигрёнка. Меченный этой приметой взрослеющий тигр не однажды появится впоследствии перед нами на таёжных тропах. Из него вырастает гроза лесного моря — «великий владыка», как называют его охотники. И вскоре мы поймём, что этот тигр, то и дело пересекающий пути, по которым проходит Виктор, становится как бы символом возмужания и непобедимости самого героя. Но такой символ, непременно вяжущийся с образом одинокого «сверхгероя», жестоко спорит с основным замыслом автора. Ведь Неверли задумывал своего героя вовсе не как «великого владыку». Привлекательность его книги в том и состоит, что формирование героического характера обусловлено в ней не победой одиночки над дикой суровостью враждебных шугаев. Напротив, лесное море оказывается средоточием множества сильных и благородных человеческих характеров, взаимодействующих друг с другом и сообща оказывающих своё влияние на Виктора. Все они как бы сплавляются в его формирующемся облике. Мы понимаем, что в этот сплав вошла и спокойная мудрость Среброголового, и непоколебимое мужество Багорного вместе с его решимостью и ясностью замыслов, и великая вера, присущая Ашихэ, и её самоотречённая преданность, и щедрое жизнелюбие доктора Ценгло, и страстная до безрассудства порывистость его дочери, и высокое благородство Третьего Ю.
За страницами романа, рассказывающими обо всех этих людях, мы следим с живейшим вниманием и неослабевающим интересом. Но порою живое взаимодействие характеров как бы замирает в романе; Виктор выходит на тропу «одинокого владыки», и когда он оказывается предоставленным самому себе, то возникает и такое ощущение, словно бы новые его подвиги совершаются не ради пользы общего дела, но придумываются автором для того лишь, чтобы украсить самого Виктора, прибавить ему славы. Да и сама эта слава начинает тогда ощущаться преувеличенной, чрезмерной, искусственно подогреваемой автором. В такие подвиги входит бутафория, недостоверность. А большой исторический фон суживается тогда до тривиальных личных обстоятельств, — из поля зрения исчезает всё, кроме борений героя, вынужденного выбирать между Ашихэ и Тао, равно ему дорогими. Речь, тут конечно, не о том, что история любви Виктора попала в роман не по праву. И не о том, что полная поэтической чистоты любовь к Ашихэ оказывается внезапно столь осложнённой возникшим влечением Виктора к дочери доктора Ценгло. Всё это неотъемлемые права автора, на которые посягать нельзя. Но дело в том, что «зов плоти» начинает в этих главах чересчур властно предопределять дальнейшее развитие
Последние комментарии
5 часов 45 минут назад
19 часов 39 минут назад
21 часов 12 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 6 часов назад