Созопольские рассказы [Славчо Чернишев] (fb2) читать постранично, страница - 3

цыган и выхватил из-за пояса нож. — Наза-ад!.. Наза-ад!

Цыгане схватились за камни. Наши не испугались. Два-три взмаха весел — и лодка врезалась в песок. Град камней посыпался на рыбаков. Они спрыгнули на берег, и начался жестокий бой. Обычно робкие, цыгане на этот раз не разбежались. Ожидаемое вознаграждение помутило им головы. Брат и его товарищи так орудовали веслами, что цыганские черепа трещали, — здоровые были ребята. Я стоял в сторонке, прижавшись к скале, и дрожал от волнения и гнева, но в драку не лез, так как брат крикнул мне, чтобы я не вмешивался.

Опомнился я лишь тогда, когда из-за мыса, через который прошли мы с Васко, показались матросы. Вел их цыган. Я так и не заметил, когда он улизнул с пляжа, хотя, может, он был заранее оставлен на страже. Матросы что-то кричали, но дерущиеся не слышали их и продолжали битву. Наши прижали цыган к береговому утесу и готовились сбросить в море. Тут унтер-офицер поднял карабин и выстрелил в воздух. Драка прекратилась. Я спрятал сумку в щель между камнями и подбежал к брату.

Начался спор с матросами. Унтер-офицер, тупой парень, ничего толком не понимал и, так как цыгане первые позвали его на помощь, считал, что право на их стороне. Откуда ему было знать, что рыбаки спорят не из-за денег. Брат было предложил отвезти великана в лодке, но цыгане опять схватились за ножи. Добыча — их, и только они сдадут труп начальству. Брат продолжал настаивать на своем: бесчеловечно, мол, тащить мертвеца волоком, — и пригрозил матросам. Тогда унтер-офицер, от большого ума, взял наших на мушку. Впрочем, кто его знает, может, цыгане пообещали ему на водку. Тут только рыбаки поняли, что их дело не выгорело: все равно уже было невозможно тайно похоронить моряка.

Силуэты цыган-могильщиков прошагали на фоне белесого неба и исчезли. За ними скрылись и фигуры двух матросов, примкнувших к винтовкам штыки — чтобы не сбежал «большевик»!

Окровавленные, в изодранных рубахах, рыбаки стояли, виновато опустив головы: не смогли спасти великана!

Я отдал брату документы. Тот наскоро просмотрел их и сказал:

— Он командовал эсминцем!

Брат назвал фамилию капитана и номер его корабля, да я их не запомнил.

— Катись домой и никому ни слова! — сказал он мне.

Я помчался в город.

Цыган я увидел перед немецкой комендатурой. Они нетерпеливо курили, то и дело сплевывая на землю. Я присел в тени пыльной акации и стал смотреть на черный ход, куда, по-видимому, внесли великана. Немного погодя оттуда выскочил шпик. Он был вне себя от гнева. Набросившись с кулаками на цыган, он заорал:

— Скоты! Болваны! Зачем вы его волокли? Он еще теплый!

Великан умер по дороге…

Бедняга! Бог знает сколько миль проплыл он, борясь с волнами, добрался до берега и там потерял сознание…

Правда вскочил, злобно пнул черную корягу, лежавшую рядом с нами, и продолжил:

— Вечером к нам явились шпики. Васко, мой дружок, отдал деньги отцу. Тот, поняв, что на эти рубли ничего не купишь, отколошматил сынка. Васко рассказал ему про моряка, сумку и документы. Они побежали в полицию за наградой, но опоздали: цыгане опередили их.

Шпики отобрали у меня сумку. Она была пуста. Брат еще на пляже спрятал документы за пазуху, а я соврал, что цыгане все отняли у меня. Шпики, конечно, не поверили, но бить меня на глазах у матери не решились. Обшарили весь дом и спросили, где брат. Но он еще не вернулся с рыбалки.

Его схватили ночью: он с товарищами пробирался в горы, опасаясь ареста.

На другой день среди площади лежали рядышком мой брат и советский капитан. Вокруг не было ни души. Никто не показывался на улицу. Мы так и не узнали, где их потом зарыли.

Я сидел на уединенном пляже, смотрел на баркас и на его оранжевое отражение в воде, и горькие думы теснились в моей голове. И эти берега, и синеющий летний день, и спокойная прелесть окружающего нас мира — все это подарено нам неизвестным советским моряком и братом Правды…

Море по-прежнему было безумно синим и бесчувственным. От утесов исходило густое ржавое сияние, дымясь, как над жертвенником.

Больше нам не сиделось здесь.

Мы перебрались в лодку и, взявшись за весла, поплыли к горизонту.

ДУЛ СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР ГРЕОС

Большой приморский город был дочиста подметен вчерашней бурей. Его безлюдные улицы и старые фасады навевали тоску. Я вздохнул с облегчением лишь после того, как сел в скорый поезд, идущий в Софию, и протер глаза, засоренные песком.

Немного погодя поезд тронулся и тотчас же погрузился в бескрайнюю хмурость октябрьского дня. Струясь с пасмурного белесого неба, она, казалось, обесцвечивала все краски в мире.

Веселые багряные рощи, оливково-зеленые камыши, чистая черная тушь пашен, мягкая охра холмов, атласные небеса — все потемнело, все растворилось в серых тонах ветреного дня.

Мимо меня пробегали голые пейзажи осиротевшей осенней земли, рождая в душе томительную смесь безнадежности, скуки и грусти.

Для одинокого пассажира нет ничего