Элегия для лосёнка [Ханну Райяниеми] (fb2) читать постранично, страница - 2

Вы-то как там сейчас? — спросил он. — В делах, в заботах?

Марья улыбнулась.

— Твоя жена выросла. Теперь она большая девочка. Даже не представляешь, насколько.

— То есть ты — не она? Тогда кто ты?

— Я и она, и не она. Я — проекция, но точная проекция. Перевод. Тебе не понять.

Косонен набил кофейник снегом.

— Да-да, я ж пещерный человек. Ладно, пусть так. Но ты ведь здесь неспроста. Ты чего-то хочешь. Давай к делу, перкеле, — выругался он.

Марья глубоко вздохнула.

— Мы кое-что потеряли. Кое-что важное. Кое-что новое. Искру. Так мы её назвали. Она упала в город.

— Вы же делаете копии всего?

— Это квантовая информация. Часть нового бита. Её не скопируешь.

— Ах-ах. Печаль-беда.

Между бровей Марьи пролегла складка. Косонен вспомнил её — и те тысячи ссор — и сглотнул.

— Хочешь взять такой тон? Отлично, — сказала она. — Я думала, ты будешь рад повидаться. Я могла не приходить. Могли послать Микки-Мауса. Но я хотела тебя увидеть. Большая Марья хотела тебя увидеть. А ты… ты, значит, решил прожить жизнь так — трагической фигурой, лесным отшельником. Отлично. Но хотя бы выслушай. Ты должен хотя бы выслушать.

Косонен промолчал.

— Ясно, — сказала Марья. — Всё ещё винишь меня за Эсу.

Ну да, это ведь она купила ту первую машину Санта-Клауса. Мальчику нужно самое лучшее, сказала она. Мир меняется. Нельзя оставлять сына за бортом. Пусть побудет маленьким богом, как соседский ребёнок.

— Наверное, зря я виню тебя, — сказал Косонен. — Ты всего лишь… проекция. Тебя там не было.

— Я там была, — тихо сказала Марья. — Я помню. Помню лучше, чем ты сейчас. А ещё я лучше умею забывать — и прощать. Ты не умел никогда. Ты только… писал стихи. Другие пошли дальше — и спасли мир.

— Красавцы, чего уж там, — пробурчал Косонен. Он поворошил костёр палкой, и вместе с дымом в воздух взвилось облачко искр.

Марья встала.

— Ну всё. Я ухожу. Увидимся через сто лет.

Воздух посвежел. Вокруг гостьи возникло переливающееся сияние.

Косонен зажмурился и стиснул зубы. Он выждал десять секунд, потом открыл глаза. Марья никуда не делась, она глядела на него беспомощно. Он не сдержал улыбки. Никогда не могла уйти, не оставив за собой последнее слово.

— Прости, — сказал он. — Столько времени прошло. Я живу в лесу с медведем. Характер от этого не улучшается.

— Я не заметила разницы.

— Хорошо. — Косонен похлопал по еловым лапам рядом с собой. — Садись. Начнём сначала. Я сварю кофе.

Марья села. Её голое плечо коснулись его плеча. Она была удивительно тёплой — едва не горячее, чем костёр.

— Файрвол не пустит нас в город, — сказала она. — Среди нас нет никого, кто… достаточно человек. Уже нет. Ходят разговоры о том, чтобы создать одного, но… споры продлятся лет сто. — Она вздохнула. — Мы, небожители, любим поспорить.

Косонен ухмыльнулся.

— И ты там, небось, как рыба в воде. — Он бросил взгляд на её переносицу и продолжил: — Значит, вам нужен мальчик на побегушках.

— Нам нужна помощь.

Косонен посмотрел на костёр. Пламя умирало, облизывая почерневшее дерево. В углях каждый раз рождаются новые краски. А может, он каждый раз забывает.

Он дотронулся до руки Марьи, едва плотной, как мыльный пузырь.

— Хорошо. Но не надейся, что я помогу тебе за так, по старой памяти.

— Проси, что хочешь.

— Я беру недорого, — сказал Косонен. — Мне нужны только слова.

* * *

Кантоханки — наст, выдерживающий лыжника и медведя — искрился под солнцем. Косонен тяжело дышал: даже под уклон угнаться за Отсо непросто. Но при такой погоде скользить на лыжах по синим теням деревьев, почти без трения, под свист снега, было просто упоительно.

Сижу сиднем, подумал он. Давно было надо съездить куда-нибудь — просто так, не потому, что кто-то просит.

После полудня, когда солнце уже катилось вниз, они добрались до железнодорожной ветки. Два металлических рельса шли по щебёнке сквозь голый вырез в лесу. Косонен снял лыжи и воткнул их в снег.

— Прости, но тебе со мной нельзя, — сказал он Отсо. — Город тебя не впустит.

— Отсо — не городской медведь. Отсо ждать Косонен. Косонен достать небесный гость, идти назад. Потом мы пить.

Косонен потрепал медведя по шее. Ответный тычок носом в живот почти сбил с ног. Потом Отсо фыркнул, развернулся и поплёлся в чащу. Косонен выждал, пока его спина не скроется между одетых в белое деревьев.

Он трижды через боль засовывал пальцы в горло, и только на третий раз наносемя Марьи вышло. Теперь во рту горчило. Только так можно было спасти нежное семя от чумы — его проглотить. Косонен обтёр его снегом. Прозрачная безделица размером с грецкий орех, гладко-скользкая и тёплая, напоминала об игрушках, что выплёвывали торговые автоматы в супермаркетах детства — пластиковых сферах с сюрпризом внутри.

Он бережно положил семя на рельсы, обтёр рвоту с губ и прополоскал рот водой. Потом осмотрел добычу. Марья знала, что он не станет читать инструкцию по