Метелица [Анатолий Борисович Данильченко] (fb2) читать постранично, страница - 3

по улице мимо коренастых верб, знакомых дворов, мимо белых столбов, еще не успевших просохнуть, пахнущих смолой. С апреля начали их ставить от самой станции, да не успели довести до конца деревни, не успели навесить провода, как в станционном поселке. К зиме обещали подключить электричество. Теперь, видать, не жди.

Пыль над шляхом поднималась густая и горячая, долго висела в воздухе неподвижно, заслоняя солнце туманной пеленой. Страшная, слепящая пыль безветрия.

За деревней, на спуске с Лысого холма, Тимофей догнал Лазаря, недотепу-мужика, двоюродного брата Артемкиного отца, и Захара. Захарова жена Полина и Прося — родные сестры из семьи Трусевичей, липовские, в Метелице часто бегали друг к дружке, но мужики их особого родства не вели, Тимофей — учитель, человек грамотный, а главное, непьющий, Захар же мужик жуликоватый и пропойца несусветный. Какое тут родство? Жили они на разных концах деревни: Тимофей — в новой хате подле школы, Захар — рядом с Корташовыми. Зато Артемку с Захаровым сыном Максимкой, соседом-одногодком, водой не разольешь.

Артемка заметил на возу Максимку, ощерился, показав молочные, гиблые, как говорил дед Антип, зубы, замахал рукой и крикнул:

— Максимка!

Рыжий Максимка крутнул головой и отозвался:

— Артемка!

На этом их разговор закончился. Оба уселись поудобней на своих возах, оглядываясь по сторонам. На выгоне пыли не было, сколько видит глаз, стлалась желто-зеленая, иссушенная зноем трава. Вдали темнел лес, куда и торопились сельчане.

Анютка как разревелась при отъезде, так и всхлипывала до сих пор.

— Чего хныкаешь? — Артемка толкнул ее локтем. — Рева лупатая!

— Деда жалко, — пискнула Анютка и размазала грязь по щекам.

— Га! Дед знаешь какой сильный! Он им всыпет!

— Всыпет? — Она перестала плакать.

— А то не? И батя всыпет!

— А где твой папка?

— На хронте! — важно ответил Артемка.

Подошел председатель колхоза Маковский и положил руку на ребрину воза рядом с рукой Розалии Семеновны. Она отдернула руку, но Маковский улыбнулся и накрыл тонкие длинные пальцы своей объемистой ладонью, спрятав от посторонних глаз срезанный наполовину уродливый палец Розалии Семеновны. Мизинца она лишилась уже здесь, в Метелице: прошлой осенью шинковала капусту и ненароком напоролась на косой нож шинковки. С тех пор и стыдилась своего мизинца. Вообще чудная Розалия Семеновна, не похожа на деревенских баб. Приехала в Метелицу: ногти накрашены, косы обрезаны, юбка в обтяжку — сразу не понравилась сельчанам. «Фуфыра городская», — прозвали ее поначалу и воротили носы в знак неуважения. Розалия Семеновна была тихая, застенчивая, глядела на всех большими черными глазами и на откровенную неприязнь метелицких баб отвечала кроткой улыбкой. Вскоре ее прозвали «блаженной» и стали относиться мягче, а когда узнали, что она сирота, и вовсе оттаяли бабьи сердца. Первая с ней подружилась Любка Павленко, дети гужом ходили за своей Розалией Семеновной, и сельчане незаметно для себя полюбили молодую учительницу, хотя она и не думала подделываться под деревенские вкусы — ходила все в той же юбке в обтяжку и красила ногти. Бабы метелицкие полюбили! О мужиках и говорить не приходится, даже у самого председателя Маковского от нее, как говорил дед Антип, «голова ходуном».

Воз Тимофея обступили мужики. Все шли пешком, ехали только дети, больная Розалия Семеновна да одноногий учитель. Мужики хмурые, озабоченные.

— Куда ж мы теперича? — спросил Захар Довбня, глядя мимо дядьки Тимофея. Он всегда глядел мимо дядьки, показывая свой гонор перед ним.

— Пока что — к Добрушу, а там — на восток. Под Добрушем они засядут, — рассуждал дядька Тимофей. — Как ты считаешь, Григорий Иванович?

— Должны забуксовать. — Маковский покрутил свой пепельный ус. — Только б успеть…

— Што — успеть? — спросил дядька Лазарь.

— Не свернул бы на Метелицу, — продолжал Маковский.

— Што, немец — дурак? Через лес не сунется, — затараторил Лазарь тонким, бабьим голосом. — Пока в Липовке осядет, а там по главному шляху и попрёть. Надо ему наша Метелица. Пока туды-сюды — мы до Добруша докатим, а там он забуксует.

— Не балабонь! — оборвал Лазаря Захар.

— А я што? Я так… — Дядька Лазарь виновато умолк.

Председатель Маковский склонился к возу, голова его в сером картузе замаячила перед глазами Артемки. Одет Маковский необычно: в старых галифе и сапогах, в летнике, перетянутом сверху широким кожаным ремнем с дырочками в два ряда; на ремне диковинная сумка, внутри которой, насколько знает Артемка, наган, всамделишный, весь из железа. Вот и сейчас из сумки виднелась круглая рукоятка с блестящим колечком посередине. Вот бы поглядеть этот наган! Но попросить председателя, чтобы показал, у Артемки духу не хватало.

— Ты здесь, Тимофей Антипович, за старшого остаешься, — проговорил Маковский тихо. — Я с ополченцами сверну…

Он