Бывалый человек [Алексей Николаевич Толстой] (fb2) читать постранично, страница - 3

русским происхождением. Стали мы грузить пароходы. Заработали в скором времени на этой погрузке четыре тысячи двести франков, но опять-таки через свою некультурность: спины здоровы. Иван Рындин и говорит: «Не век нам, ребята, ящики таскать, давайте подыщем работу почище». Гимнастерки мы побросали, справили чистую оде-жу, рубашки с галстуками, шляпы. На это хлопнули без малого тысячу. Но на улице нас уже не толкают, придешь в кафе — «Гарсон, вян-блан!» Подбегает половой: «Кескевуле?» Значит — чего желаете? И тащит белого вина. И мы стараемся между собой говорить по-французски, не иначе.

Под телегой фыркнули. Затем кто-то в темноте, видимо, щелкнул того по затылку. Рассказчик продолжал:

— Доехали мы по железной дороге до Тулузы. Пересели на узкоколейку, вылезли на одной станции и пошли пешком в уездный город, в глушь. Идем по шоссе в холодке, под деревьями. Кругом — поля, виноградники. Земля — как сад разделана. На хуторки заглядишься. Живут тихо, сытно, и народ в этих местах живет старый. Молодых совсем мало.

— Перебиты?

— Которые перебиты, а которые в города уходят. Деревенская работа им теперь не нравится: тяжела. Каждому хочется поскорее схватить, веселее пожить. Война, как ложкой, весь народ перемешала. Мы так и думали, что Рындин привел нас в эти места на сельскую работу: на нас все поглядывали из-за палисадников старики и старушки; особенно на Алексея Костолобова: длинный мужик, здоровенный. Но — нет. Сели отдохнуть у канавы, Рындин и говорит: «Про эти места мне давно рассказывали. Здесь такая скука — люди на ходу засыпают. Конечно, в Париже, например, нам без культурного образования пробиться трудно, там нас всякий зашибет. Но здесь легко можем сойти за столичных авантюристов».

— А это что же такое?

— Авантюрист, по-нашему, мастер на все руки; другие работают, он ненки снимает [Рассказчик употребляет слово «авантюрист» не совсем в обычном смысле, очевидно, избргая слова «спекулянт», как слишком узкого понятия. (Прим. А. Н. Толстого.)].

— Есть такие.

— За границей, между прочим, они большие отламывают дела. На культуре все основано. Ты там, под телегой, знаешь, что такое акция?

— Чего это? (Сквозь смех.) А ну тебя…

— Акция — это, брат ты мой, такая бумага: купил ее — тебе за это платят, продал — опять деньги платят. Ты год будешь спину ломать авантюрист в минуту больше заработает. Он мигнул кому-то: покупаю, мол, акцию… А у самого, заметь, в кармане — битая вошь. Все дело, кому мигнуть… И ему несут деньги…

После этих слов опять началось качанье головами. Рассказчик, очень довольный, похрипывал трубочкой.

— Так-то сидим на канаве и ахаем, а Рындин рассказывает. Обдумали наше предприятие со всех сторон. Под вечер пришли в город. Красивый городок: речка, сады, каменные дома, в каждом на дворе — голубятня. На улицах чисто. Тишина и скука. И мы этой скуке рады. Зашли в гостиницу, заказали ужин: пареного кролика со сметаной, лягушек…

— Тьфу! Будет тебе нести…

— А ты ел лягушек? Ну и молчи. У нас в болотах полно этой дичи, орет, а вам жрать нечего, а это самая первая еда. Эх, некультурность! Ну, хорошо. Трактирщик подает нам ужин, вино, ликер, шоколад, и сам удивляется, как мы сытно едим, и спрашивает: откуда, зачем? Мы говорим: приехали обсмотреться, может, понравится, — депо заварим. И сразу пошел по городу слух: приехали-де из Марселя иностранные авантюристы. Особенно Костолобов удивил горожан: ростом в дверь, глаза маленькие, ручищи как лопаты, ходит — спотыкается, ему стыдно, что на него смотрят. Утром проснулись — опять горячий завтрак: охолощенный петух и улитки с чесноком. И пошли мы будто бы прогуляться по городу. На нас — глядят изо всех окошек. Хорошо. До обеда обошли кругом города три раза. И у самой реки, неподалеку от базарной площади, Рындин указал на один амбар — каменный, старинный, крепкой стройки: «Здесь, говорит, наше счастье». Амбар этот мы арендовали на год за самые пустые деньги. Нам сейчас же в городе — кредит: видят, что приехали солидные авантюристы. Взяли мы в кредит елового леса, досок, кумачу, картону разного, красок, электрических принадлежностей. Городок оживился, торговля пошла. Мы, не теряя времени, начали ремонт: починили на амбаре крышу, подправили штукатурку, снаружи, изнутри стены выкрасили. Понаделали скамеек, обили кумачом, и около входа Алексей Костолобов — он кузнецом был до войны намалевал по штукатурке что ни на есть пестрее, страшнее, разных кавказцев в папахах, большевиков с красными бородами, с ножами, башкир косоглазых… И пушки тут стреляли, и на конях дрались, и хаты горели… «Эти картины, Рындин говорит, — главный наш козырь». И верно — ленивы французы, а из соседней деревни приходили смотреть, весь день у амбара — толпа. «А что, спрашивают, тут у вас будет?» Рындин им: «Милостивые государыни и милостивые государи, подождите, скоро увидите, а между тем благодарим за ваше почтенное внимание». Когда работа стала подходить к концу, он взял две тысячи — выдал нам расписку — и уехал в Париж.