Не щадя себя и своих врагов [Владимир Иванович Силантьев] (fb2) читать постранично, страница - 3

«писал», «гулял». Затем следовал вопрос: «Что тебе больше всего нравится?» Аналогично отвечали: «читать», «писать», «гулять». Когда очередь дошла до меня, я бойко ответил, что мне больше всего нравится… шоколад. Девчонки прыснули от смеха. Мальчишки шептались: «Дает прикурить!» Нина Александровна чуть улыбнулась, сказала «зер гут» и заставила меня трижды повторить по-немецки «шоколад». На следующем уроке повторились те же вопросы. И я снова ответил, что люблю шоколад. Никто не засмеялся, а учительница вынула из сумочки шоколадку и протянула мне. Так мы подружились. А девчонки прозвали меня подлизой.

Нина Александровна была одинокой. Она тянулась всей душой к нам, детям. Однако встречала порой равнодушие и даже холодность. Причиной тому был предмет, которому она нас обучала. Немецкий язык был трудным для изучения. В Германии власть находилась в руках фашистов. Над Европой сгущались тучи Второй мировой войны. Гитлер захватил Австрию, Судеты, грозил напасть на Польшу. А учительница стремилась привить нам любовь к народному немецкому фольклору, к поэзии Гейне. Шел 1938 год. Мы стали девятиклассниками. Родина лихорадочно готовилась к войне.

Мой единственный старший брат Анатолий не закончил 540-ю школу. Он мечтал стать капитаном дальнего плавания, но по комсомольскому призыву был послан в военную спецшколу Москвы, где наряду со средним образованием получил соответствующее военное обучение. Потом он отправился учиться в Ленинградское артиллерийское училище, стал офицером, участвовал в войне с Финляндией.

Когда был издан указ об отмене льгот для выпускников средних школ, всех стали призывать на службу в армию. Прощай мечта об институте! (Мне хотелось поступить во ВГИК на сценарный факультет). И вот в первый сентябрьский день нового учебного года мы – мальчишки – пришли в класс постриженными наголо. Нас не поддержал лишь Юрка Верховцев, вечный отличник, но «белобилетник» по здоровью. «Володенька, что стало с вашей пышной шевелюрой? Как вы обезобразили себя!» – с горечью воскликнула преподавательница немецкого языка.

Вскоре произошла пренеприятная история. Нина Александровна просила написать сочинение по-немецки на вольную тему. Всего-то жалкую страничку. Не помню точно, что я насочинял, но между прочего умудрился написать, что, хотя отношусь с уважением к своей учительнице, но презираю немецкий язык – язык фашистов. Моя оговорка не спасла меня от скандала. У учительницы произошел нервный срыв. Меня вызвали в учительскую (впервые в жизни), где завуч отругал меня за бессердечие и подвел к заплаканной Нине Александровне. Мы долго тогда говорили.

Учительница убеждала меня, что я оскорбил ее старания научить нас языку Гете, Шиллера, Бетховена, а не гитлеровских мракобесов. Я стыдливо молчал. Наконец она успокоилась. И тут я спросил: «А в чем смысл жизни?» С этим вопросом я обращался ко многим учителям, но их ответы меня не удовлетворяли.

– В чем смысл жизни? Разве ты не знаешь? – оживленно заговорила Нина Александровна. – Об этом тебе рассказывают с первого урока в школе. Об этом ты читаешь в книжках, которые берешь в библиотеке. Разве жизнь пушкинского Дубровского не отвечает на этот вопрос? Не подсказала тебе, зачем стоит жить? А кинофильм «Чапаев»? А поэмы Маяковского? А советские массовые песни, что ты распеваешь под аккомпанемент своего баяна?.. Смысл жизни – в созидании, в поисках нового, справедливости, честности, любви. С другой стороны, бессмысленны и позорны эгоизм, стяжательство, черствость, бессердечие, забвение родителей и твоего отечества…

– Но я готов защищать Родину, – прервал я учительницу. – Вот, смотрите, постригся под солдата.

– Еще рано. Еще два года учиться. Успеется.

Я-то успел. В авиационном училище в Ленинграде я за семь месяцев до войны получил настоящую солдатскую подготовку и закалку. Другие, как Юрка Верховцев, не имели такой возможности. Высокий, статный парень, страдавший близорукостью, записался ополченцем в тяжелую пору наступления немцев на Москву и в первых же сражениях погиб. Не знаю, успел ли он обучиться стрельбе из винтовки до отправки на фронт, как обращаться с боевой гранатой, окапываться и прочим солдатским «премудростям». В школе многие из нас, мальчики и девочки, сдавали нормы ГТО («Готов к труду и обороне»). Нас обучали стрелять из малокалиберной винтовки, бросать гранаты, конечно, без боевой начинки, ползать по-пластунски, совершать марш-броски. Юра, как «белобилетник», был от этого освобожден.

Погиб и наш преподаватель физкультуры Яков Никитович Акимов. (Он, кстати, руководил кружком ГТО.) Его фамилией открывается школьная мемориальная доска, на которой начертаны имена многих моих товарищей. Я не знаю обстоятельств гибели Якова Никитовича, но уверен – он дрался самоотверженно, до последней капли крови. Коренастый, мускулистый, отличный лыжник и гимнаст, он снискал среди нас большое уважение.

Школа была для меня вторым домом. Утром – классные занятия, после обеда – быстро готовил