Три дня Коленьки Данцевича [Николай Михайлович Долматович] (fb2) читать постранично, страница - 58

бабушкиных хлеба.

– Что, учуял? – услышал он вопрос подходящей к торбе бабушки.

– Бабушка, кто тебе сказал принести нам хлеба? – снова запрыгав от радости, задал ей вопрос Коленька.

– Кто, кто, Николай Угодник, кто. Явился ко мне сегодня ночью во сне и сказал испечь тебе хлеба и занести. Вы же свой сегодня в магазине прозевали, – ответила она внуку.

– Бабушка, правда?! – ещё не веря в произошедшее чудо, удивленно допытывался внук.

– Ну вот, Фома неверующий, когда я тебя обманывала, укоряя, ответила бабушка, доставая из торбы один хлеб.

Оглядываясь вокруг широко раскрытыми глазами, Коленька, словно ещё от кого – то пытался удостовериться в правдивости спокойных, сказанных с легкой тенью недовольства, что в верности её слов сомневаются, бабушкиных слов.

Но кроме радостных лиц старших братьев, поближе начавших подбираться к торбе и чуть подальше улыбающегося на всё происходящее отца, ничего не увидел.

– Беги лучше в хату, да принеси нож, – послышалось от бабушки.

Коленька стремглав сиганул в хату, схватил лежавший на шаховке нож.

– Мама, бабушка принесла нам хлеба! – прокричал он цедившей молоко матери и снова выбежал во двор, подавая нож бабушке.

Прижимая буханку к груди, и покручивая её, бабушка отрезала сверху от неё большую горбушку и протянула её внуку.

– На тебе твой любимый окрайчик, – произнесла она, подавая горбушку Коленьке.

Дальше, нарезая большие ломти ароматного пахнущего, ещё теплого, своего вкусного хлеба, она подавала их Ваньке с Мишкой.

– Берите молоко, да с молоком, – раздался из раскрывшегося окна голос мамы, одну за другой протягивающей кружки.

Разглядывая горбушку, Коленька кусал теплый хлеб и запивал его таким же тёплым вкусным и ароматным парным молоком. Зерна чернушки светились в её теплой вкусной мякоти, а на зубах приятно хрустела ещё более вкусная корочка.

– Ну, вот вам и вечера, – произнесла бабушка с любовью, наблюдая за уминавшими хлеб с молоком внуками.

Потом ещё в хате, под писк залетевшего комара и тиканье ходиков, ели упревшие за день в печке щи. С кислинкой, заправленные сметаной, и ещё с ломтём, вторым каждому, но поменьше, уже мама отрезала, бабушкиного вкусного хлеба.

– Наверное, чтоб на подольше хватило, – оглядывая ломоть, подумалось Коленьке.

Расположились всей семьей за столом, на центре которого мама поставила большую глиняную миску щей. Бабушка всё была в хате, домой не торопилась. От щей она отказалась.

– Ешьте, ешьте сами. Вы все с работы пришли, голодные, а я дома поела, – сказала она, присаживаясь рядом со столом на лаву.

– С бабушкой хорошо, от неё одна приятность и польза. Наверное, и на эту осень нам всем купит боты на грязь, в прошлую ведь купила, – промелькнуло у Коленьки, хлебавшего с хлебом щи.

Стараясь ложкой побольше зачерпнуть плавающего сверху, покуда старшие братья весь его не выловили, вкусного золотого развода от растворенной в горячих щах сметаны, Коленька резво работал ложкой в большой общей миске.

– Опять бабушка про своего царя вспомнила, любит она об этом всем рассказывать, – услышав бабушкин рассказ, подумал он.

А из уст бабушки звучало.

– Царь им плохой был. Царя они скинули, сами власть захватили. Как только Бог это допустил, наверное, за грехи наши. Эти жиды-комиссары, устроили нам теперь жизнь. Всех хороших людей сослали, поуничтожали, голод нам устроили. А кто они такие, бандиты ведь все были, безбожники, – в который раз рассказывала своё бабушка.

Она на миг замолчала, взглянула на окружавших миску внуков, на маму, кормящую ложкой засыпавшего у неё на руках Витьку. И вновь у неё зазвучало.

– А я царя помню, хоть и галайда тогда ещё была, – слегка улыбаясь, произнесла бабушка.

– Галайда, у бабушки значит молодая и глупая, – вспомнилось Коленьке.

– У батьки с маткой тогда нас семеро было, земля своя была, свой хутор был, Столыпин дал, да хозяйство большое. Три коровы, два вола, лошадь, да жеребец выездной под свою бричку. Свиней, овец, всякой птицы и не счесть. Хозяйство крепкое у батьки было, от поста до поста сало, мясо вся семья от пуза ели, масло ложкой. Вместо воды молоко пили,– вспоминала она.

– Да, не просто это всё доставалось, а как же. От зари до зари всей семьей работали, да не абы как, как сейчас в колхозе. Ни на кого не посматривали, не юлили, как теперь можно в колхозе. На себя, на свои руки да голову и надеялись. Всего отдыха и было, что в церковь сходить.

Сказав это, бабушка повернулась к образам, перекрестилась тихо прошептав короткую молитву, и вновь продолжила.

– Дураков, этих лодырей да пьяниц, голь эту, жиды потом взболомутили, революцию устроили. От них и началось.

– А что теперь? Одно зло от этой власти пошло. Всё отняли, всех в колхоз согнали, работой за палочки, ни шыша ни у кого нет. Еда, капуста да картошка с огорода. Сходить некуда, церковь они разрушили, клуб устроили. Антихристы! – ругалась на власть бабушка.

– Правда, теперь вот недавно на старость пенсию хоть давать начали. Целых восемь рублей