Пармезана Айвовна [Анастасия Муравьева] (fb2) читать постранично, страница - 2

на себя в зеркало – а там мамочки! – кастелянша схватилась руками за щеки. – А пятнышко-то втрое больше прежнего!

Это была явная нелепица, рассчитанная исключительно на глупость Пармезаны Айвовны, стопка полотенец опасно накренилась, но она все складывала и складывала их как заведенная, подравнивая ребром ладони.

– За месяц выросла в пол-лица язва. Глаз у нее вытек, рот скривился, оглохла на одно ухо. Операцию предлагали, хочешь, говорят, вырежем тебе эту гадость. И с одним глазом и ухом живут люди. Хором уговаривали. Мужик под боком, теперь за красотой нечего гнаться, речь о жизни и смерти. А она – наотрез, не легла под нож, ну и померла вскорости. В закрытом гробу хоронили, хотя чего уж, глаза все равно у покойничка закрыты, а ушей не видно.

Рассказывая, кастелянша бросала острые взгляды на Пармезану Айвовну, не решаясь заглянуть ей в лицо, но та, закончив с полотенцами, выдала только одно:

– Почему он ушел?

Покойная повариха не нашлась, что ответить на этот вопрос, и кастелянша не подобрала слов. Возможно, муж Пармезаны Айвовны и впрямь ушел бы от поварихи, горячую кровь не остудить, но сам не протянул и года после ее смерти. Крепко выпив, он выпал из окна первого этажа в сугроб и замерз.

Кастелянша и здесь принесла на хвосте: будто бы перед смертью муж смотрел на свадебную фотографию, где он держит под руку замотанную в белую кисею Пармезану Айвовну, предвкушая, как вселится в ее квартиру. Карточку эту забрали в милицию как вещественное доказательство, хотя чего тут непонятного – сунулся человек в сугроб, с кем не бывает, он и женился очертя голову – как в прорубь, в холодную ее черноту и немоту.

А Пармезана Айвовна, лежа на своей половине кровати, такой широкой, что на ней легко уместились бы и муж, и толстая повариха, и остальные бабы, кто знает, сколько их у него еще было, места хватило бы всем. На ее лице не было морщин, как не было складок на ее простынях, словно не муж, а она давным-давно упала лицом в сугроб, и слова, которые должны быть сказаны, навеки застыли ледяной глыбой, сковав горло. Только один вопрос царапал ее изнутри, и под его тяжестью треснула, расходясь зазубринами, полынья:

– Почему он ушел?