Чужие люди [Андрей Викторович Белов] (fb2) читать постранично, страница - 7

заключается работа.

Зайдя на следующее утро, Вера Леонидовна только мельком взглянув на Лизу, поняла, что та не спала всю ночь, а в глазах ее стоял ужас. Мгновенно переменив свое решение поселить Лизу в одной из комнат, хозяйка отвезла ее на своей машине к себе домой и, когда они вошли в квартиру, сказала:

– Здесь, Лизонька, будешь с ребенком жить, осваивайся, деньги в шкафу на второй полке найдешь, а что еще вам не будет хватать, напиши список. Я вечером приеду – разберемся.

А про себя подумала: «Нет, не пойдет она моим путем! Пусть хоть одна чистая душа будет рядом со мной, и сына ее в чистоте воспитаем. Может, зачтется мне когда?»

Очень скоро они стали жить одной семьей как родные, а у Веры Леонидовны часто возникали приступы депрессии, и все чаще вспоминались родные. «Как хорошо было бы, чтобы мы с сыном Сашей и мамой жили бы все здесь в Москве, где все у меня устроено и налажено», – возникали у нее мысли, и вскоре она уже стала мечтать о поездке в Слюдянку.

«Приехать, кинуться в ноги – может, простят?» Но тут же задавала себе вопрос: «А притоны куда? А клиенты Сергея Яковлевича ? Как без них прожить: привыкла жить, ни в чем себе не отказывая! А больше я ничего и не умею… и не хочу уметь: мне нравится такая жизнь – именно это и есть мое».

И года не прошло, как ее жадность к деньгам дала себя знать. Всего один раз скрыла она от Сергея Яковлевича то, что провела ночь с одним из его новых клиентов. Вскоре раздался звонок, и она услышала короткую, но роковую для себя фразу:

– Второго раза не будет! Я тебя предупреждал! – и в телефоне раздались короткие гудки.

На следующий день ближе к ночи во все ее три притона одновременно ворвалась полиция. Вера Леонидовна была осуждена на пять лет и шесть месяцев лишения свободы. «Жадность фраера сгубила, – подумала Вера Леонидовна, тяжело вздохнув, давно уже привыкнув к блатной речи. – Ничего, пять с половиной лет пройдут, а может, еще и условно досрочно освободят за хорошее поведение: надо только взять себя в руки, стиснуть зубы и терпеть».

По статье полагалось ей шесть лет заключения, но адвокат, несмотря на то, что, как доказывал прокурор, она фактически бросила собственного ребенка, все-таки убедил суд в том, что содержание Лизы с ребенком надо считать смягчающим вину обстоятельством.

На пятый год ее заключения в колонии, после всех унижений и отчаяния, стало нарастать чувство одиночества, жалости к себе, и все чаще появлялось желание покончить с собой. Тут-то она и прочувствовала всю ценность смягчающего обстоятельства за то, что содержала Лизу с сыном. Постепенно эту мысль вытеснила другая: «Может, написать письмо родным: сыну и матери?» Но каждый раз она не находила слов оправдания перед ними, и лист бумаги так и оставался чистым.

«У меня же все есть: недвижимость, машина, деньги, связи, да и в том, пусть криминальном мире, но я своя – надо продолжать жить, как и жила. Никогда мать не простит меня. Хотя?.. А что они знают? Почти ничего. Отец, вернувшись тогда из Москвы, наверняка, пожалел сердце матери, ничего ей не рассказал и почти сразу умер!»

– Кулагина! На выход. Освобождение!

Условно досрочное освобождение ей не вышло: уж такой у нее был характер – упрямый, независимый, и стычки с охранниками и администрацией колонии были не редкость, пришлось отсидеть от звонка до звонка. С грустью и радостью шла она с кульком вещей по этим зарешеченным лабиринтам, где люди в нечеловеческих условиях годами сидели в камерах для того, чтобы якобы исправиться и быть неопасными для общества. Кто-то из них матерел и становился еще более опасным преступником с исковерканной душой и со злобой на весь мир, кто-то из тех, кто попадал сюда по случаю, ломался и становился безвольным существом, и тоже со злобой в душе на весь мир. Тюрьма еще никого не исправила, да и не могла исправить, поскольку изначально и не была предназначена для этого, а была только орудием мести общества оступившимся людям и людям, которых это самое общество боялось, но те, кого действительно надо было бояться – закоренелых преступников – тюрьмы-то и не боялись

«Свобода! За нее отдано пять с половиной лет жизни! – думала на ходу Вера Леонидовна. – А надолго ли эта свобода? Впереди ведь опять притоны, криминал, девочки из республик бывшего союза. В общем, опять та же грязь! Отмоюсь ли когда-нибудь? Очищусь ли душой?»

Билет она взяла на поезд, следующий до Москвы. При выходе из колонии ей вернули отобранные у нее когда-то вещи, и выглядела она вполне прилично. «Хоть сейчас в гости иди!» При слове «гости» у нее на мгновение перехватило дыхание; она так и не поняла, что это было. Поезд возвращался в Москву по той же Транссибирской магистрали: другой железной дороги, огибающей с юга Байкал, не было. Вера Леонидовна, как в окне поезда стало видно озеро, так и смотрела на него, не отрываясь.

Наконец короткий зимний день заканчивался и начало темнеть. Она стала разбирать свой чемодан, готовясь лечь спать. Вдруг проводница, проходя по вагону, объявила: