Цветок, похожий на звезду [Лариса Ритта] (fb2) читать постранично, страница - 3

и обеспокоено уставилась на меня. Я пожала плечами.

– Платье новое сошью, – решила Люська на всякий случай. – Макси. С оборками. Или лучше с разрезом. Как думаешь, Ир? Сейчас все шьют с разрезом. Вот от сих до сих.

Она показала, до каких пор разрез. Кондратьев с Горловым отвлеклись от шахмат посмотреть, после чего Кондратьев присвистнул, а Дима печально вздохнул. Гордеев безмолвствовал, изломив бровь.

– Ничего не понимаете! – расстроилась Люська. – Технари. Вот пришельцы бы поняли.

– Их интересуют не моды, а научно-технические и культурные достижения,

– сформулировала Ира. – Надо думать не о платьях, а о своём духовном облике.

Женька заржал и повалился на кучу веток, приготовленных для вывоза. Гордеевская сигарета проточила прах старых листьев, и в звонкий воздух взошла нежная вибрирующая струйка дыма. Наши КБ-шники уставились на неё, охваченные созерцательным отупением. Грело солнышко. По соседству, во владениях подшефной школы, дикие школяры тоже отдраивали территорию и вопили, как резаные. От нас было видно, как там, между ними, снуёт Оксана, высокая, в яркой куртке.

Женька поднялся, хрустнул молодым телом и одним прыжком прибил зыбкий дымок.

– Я эту лабуду ещё в прошлом году читал, – объявил он. – Развесили уши… Скажите, работать неохота!

Он поднял грабли, сбалансировал их на плече и ушёл, крепко тараня землю новыми кроссовками.

– Врёт, – убито сказала Люська, глядя ему вслед. – Врёт, правда, Гена?

Гена Гордеев молчал, сосредоточенно разглядывал верхушки тополей, в которых уже вился зеленоватый предмайский туманчик.

– А я видела этого вашего пришельца, – вдруг незапланированно внедрилась в дискуссию тётя Феня. Она стояла под рукописным плакатом «Все – на субботник!», в белом платочке, воинственная.

– Говорит, – авторитетно начала она, – купи, говорит, бабка, груши. Открыл котомку – а там и правда груши. Во-от такие, – тётя Феня потрясла сложенными кулаками. – Сразу видать, не наши груши. И сам с усами! – торжественно закончила она.

– И груши были из солнечной Грузии, – весело заключил Кондратьев.

– Что же я, грузина не узнаю, – обиделась тётя Феня.

– Атас, – спокойно провозгласил Гордеев, дальнозорко вглядываясь вдаль. – Близится шеф. Все по местам!

Наши отдохнувшие КБ-шники резво вскочили. Кондратьев виртуозным жестом карманника упрятал шахматы и подмигнул мне. Я молча отвернулась.

– А почём были груши, тётя Феня? – заинтересованно спросила за моей спиной Люська.

3

В восемь часов вечера я вышла из дома, чтобы начать всё сначала. Итак, мои сотрудники нас не поняли. Нас с пришельцами. И сейчас я делала вторую попытку поделиться счастливой новостью. Я очень старалась не расстраиваться. Конечно, надо было знать наше проектное КБ-2. И особенно иронического Гену Гордеева. И особенно скептического Диму Горлова. А уж Женьку подавно. Не говоря уж о Кондратьеве. Но пусть, пусть ребята, они насквозь материалисты, пусть Ирка, вечный сухарь, но Люська, Люська…

Пока я вспоминала своих сотоварищей поимённо добрым словом, путь мой пролегал прямиком к общежитию рабочей молодёжи. Нет, девчонки – это не, то, что наши – утешала я себя. Это совсем другое дело. Танечка всё-таки физик с правом преподавания астрономии. Ей будет интересно. А Оксана – и вовсе литератор и вообще утончённая натура – пишет стихи, играет на гитаре, она очень одухотворённая… Нет-нет, они – совсем другое дело. Они, конечно, поверят и поймут.

Я поднялась на третий этаж, прошла по коридору направо и толкнула дверь комнаты с номером 307.

Картина, представшая передо мной, была до боли знакома. Физичка Танечка, примостившись за обеденным столом, склонилась, как орлица над орлёнком, над раскрытыми книгами. Оксана с вымытыми, распущенными по плечам волосами сидела на кровати, заваленной школьными тетрадями. В комнате утончённо пахло польским шампунем, сигаретным дымом, старыми бумагами и другими высокими материями. То есть, ничем съестным.

– Ой, что я расскажу! – пугала я, бегая взад-вперёд по комнате. – Ой-ой! Ух, ты! Ого-го!

Танечка пискнула: «Мамочки!», а Оксана схватилась за сердце:

– Живы-то останемся?

– Умрёте! – радостно пообещала я, села за стол и выложила всё единым духом.

После моего рассказа в комнате зависла зловещая тишина. Первой сдалась Танечка.

– Какой ужас! – проговорила она. – У меня и так одни проблемы. Павлик не кормленый. А тут ещё и пришельцы…

Она закусила губу, сгребла книги и прижала их к груди, словно мадонна младенца. – У меня ужина нет, – горестно объявила она. – А уже девятый час… Я пошла.

Я с последней надеждой посмотрела на Оксану, как на существо более одухотворённое.