Аглая [Дмитрий Анатольевич Чернавских] (fb2) читать постранично, страница - 2

Работала Серафионова Аглая Степановна в ресторанчике «Rêverie» уже два года. Нельзя сказать, что ей нравился процесс закупки, продажи, уборки. Даже совсем не нравился. Но мечтательная Аглая не могла покинуть это место. Таинственная атмосфера театра, роскошный интерьер и внимание людей держали ее. Возвращаясь в свою однушку, Аглая не могла всерьез воспринимать низкий потолок, потертую мебель и нависающую тишину – величие и простор театра слишком сильно полюбились ей.

Но история театра и Аглаи началась задолго до того, как она стала буфетчицей.

***

Бабушка Аглаи была настоящей светской львицей в хорошем смысле этого выражения (если такое имеется). Звали ее Верой Павловной. Несмотря на свой возраст она одевалась с шиком, присущим немногим в наше время. Вера Павловна не стеснялась косых взглядов и даже напротив будто наслаждалась неодобрением окружающих. Бабушка Аглаи считалась юмористкой, и некоторые злорадно называли ее «проказницей», пользуясь двусмысленностью русского языка и намекая на темное родимое пятно на шее. Она любила вкусно поесть, поговорить о литературе, похвастаться новым платьем. Но главной же ее страстью был театр. Она была постоянной посетительницей вечерних премьер, персонал дружелюбно здоровался со старушкой и порой пропускал ее без билета, о чем с гордостью заявляла Вера Павловна на каждом семейном ужине. Всем было известно, что Вера Павловна вполне комфортно чувствует себя в гримерке актеров и имеет короткое, порой даже неприлично короткое знакомство со многими артистами.

Именно бабушка настояла на имени «Аглая». Аргументы были настолько убедительными, что мать ребенка просто не могла противиться напору бабушки. Вера Павловна ужасно любила Достоевского, особенно «Идиота», откуда и узнала это редкое имя. Возможно, бабушка тайно мечтала, чтобы у внучки был такой же живой и страстный характер, как у Аглаи Достоевского. С ранних лет бодрая старушка окружила Глашу заботой и бесконечными историями о театре. Вера Павловна увлеченно рассказывала внучке о сплетнях и интригах, обитающих в закулисье. Благодаря бабушке маленькая Аглая могла увидеть многие представления с первых рядов, откуда открывался захватывающий вид на сцену. Видна была каждая деталь, каждая черточка на лице актера, каждый блик света. Рядом была не менее интересная оркестровая яма, и юная Аглая увлеченно следила за быстрыми движениями скрипача и удивлялась бордовым щекам мужчины, играющем на огромной тубе. Бабушка наклонялась к внучке и шептала ей имена и прозвища актеров, пуская забавные колкости в адрес каждого. Аглая с нетерпением ждала заветного вечера, когда она и бабушка шли в театр и садились на красные, мягкие кресла, предвкушая радость следующих часов, проведенных в этом таинственном и чудесном месте. Вообще же все детские воспоминания Аглаи, связанные с театром, окружены неким призрачным ореолом, словно покрыты легкой дымкой детских фантазий и волнующих тайн.

Несложно догадаться, что юная Аглая полюбила театр всем сердцем. И не менее сложно догадаться, какая мечта оформилась в ее детском сознании.

После вечеров, проведенных с неугомонной бабушкой, Аглая долга не могла уснуть и все представляла, как сотни прожекторов сойдутся на ней, тысячерукий зал зааплодирует ее актерскому гению, ее голос нетеатрально дрогнет и растает в оглушительных овациях и цветах, в которых потонет сцена.

Аглае и бабушке недолго пришлось уговаривать мать, чтобы та позволила дочери участвовать в театральном кружке. Аглая прилежно посещала занятия несмотря на то, что кружок имел явный хореографический, а не театральный уклон. Аглая удивительно легко мирилась со многим, и это качество не раз пригодилось ей во взрослой жизни. Руководительница кружка —немолодая, худая женщина в очках— хвалила спокойную и послушную ученицу и даже ставила ее в пример. Но будучи по природе своей стеснительной и неуверенной, Аглая редко проявляла инициативу и оказывалась всегда на вторых местах. Другие девочки не взлюбили Глашу, считая ее молчаливость проявлением высокомерия. Но Аглая по-философски равнодушно относилась к колкостям ровесниц. В этом равнодушие было что-то взрослое и рассудительное.

Аглая наблюдала за выступлениями учениц кружка и понимала, что они дурны. Девочки не играли, а кривлялись, их голоса неприятно ломались, и тела неестественно гнулись. Аглая знала, что можно сыграть лучше, но не верила, что в ее силах достигнуть этого «лучше». Так и выходило, что на районные конкурсы ездили не самые талантливые, а самые яркие, крикливо яркие. Но Аглая продолжала упорно заниматься, понимая, что должна развиваться и трудиться не для конкурсов и похвалы судей, а для себя и бабушки. Особенно для бабушки. Вообще же довольно странно слышать от ребенка слова: должна, обязана, надо —но Аглая будто знала, что добьётся успеха лишь в том случае, если будет настраивать