Герцеговина Флор [Илья Сергеевич Кандыбович] (fb2) читать постранично, страница - 4

с вами, госпожа. – ответил я.

– Как дела у герцога? Как его спина? – спросил я.

– Ох, да какая там спина, одни притворства. Только и знает, что устраивать приемы, пропадать на охоте, да проигрываться в карты. – с сожалением поделилась со мной Флор.

– Ну будет вам госпожа, я слышал, что герцог отлично играет в карты.

– Играл когда-то, теперь только в минус, скоро промотает все до копейки.

– А что же…

– Да хватит уже о моем муже, – снова резко оборвала меня Флор, – что же о вас, господин К.?

– А что обо мне? – поинтересовался я, попытался ей улыбнуться, но ее лицо резко похолодело.

– Сидите тут в одиночестве, напиваетесь, и объедаетесь таблетками. Сегодня ваша последняя ночь.

– Я не понимаю госпожа, какая ночь? Простите если вас задели мои вопросы или еще что. – начал было оправдываться, но она меня снова резко срезала.

– Вам нужно выйти на воздух, господин К. – в приказном порядке указала она. – Я дождусь вас здесь, на улице довольно прохладно.

Мы еще вместе выпили, я взял сигарету, и с недоумением пошел на улицу курить, опираясь о стены.

00:00 – 01:00

Вернувшись в квартиру, я не застал Герцеговину Флор и распахнутых стен. А Верди по-прежнему играл, но очень тихо и еле разборчиво. Записка на табуретке «навещу тебя в пять», причем моим почерком, и след красной помады на фарфоровой кружке.

Да что мне тот Верди. После стольких выпитых и принятых, разве же душа просит этого. На распашку закрывшись и рыдая, мне хотелось грустить и тосковать о том, чего никогда не случится. Нет такой музыки, которая поддержит это жгучее чувство, распалит его еще сильнее. Я налил сполна, выпил, затем налил и выпил с таким видом, как будто допиваю остатки своей жизни, как дешевое клише, такого же фильма. Выразить в словах то эфемерное состояние, еле уловимое, словно несуществующие струны, несуществующих инструментов. На таких играют в аду черти. И увы, и нет, это не скрипки…

Взяв толстый черный мелок, я шатаясь подошел к стене, оперся на обмякшие руки, словно макаронины, и нетвердым почерком, как и обычно написал: «СНИ И ОНЕВР А НН». Вот кредо сегодняшней ночи, вот великие смыслы, к сожалению, по-другому никак невозможно изобразить. Тащи бутылку, тащи фарфор, на котором прекрасные следы этой ярко алой губной помады, как раскаленные угли, как вульгарный бокал вина! До двух, я выпивал одну за одной, заедал круглыми, выпивал и заедал. Рыдал и плакал, смеялся, и не находил покоя. Метание превратилось в быстрое течение времени, я проживал тысячи жизней, не успевая дожить и одной до конца. Прощальная бутылка, она сказала, что с ее меня хватит, хватит прилаживать свои испачканные руки к стеклу, хватит прикладываться к ней своими испорченными губами, источавшими лишь проклятия, сквернословие, когда и так уже все было известно. Мне дали в рассрочку эти годы, пора выплачивать. Тяжелая затяжка ввергла меня в еще большую смуту, в еще больший туман, и случилось 02:00.

*примечание автора:

Главы 01:00 – 02:00; 02:00 – 03:00; 03:00 – 04:00 и 04:00 – 05:00, сознательно вырезаны из изначального варианта черновика, как кромешный мрак, с запредельным количеством мата, и прочих непотребств…*

05:00 – и прочее. Заключительная?

Прилипший к полу как пятно засохшего фреона.

Как запятнанная растекшаяся от жары жвачка.

Я лежал и был таков.

Дыхание было тяжело и прерывисто, но ясность мысли вернулась ко мне.

Она пришла взамен вытекавшим из моего рта, обрамленного синими губами, остатков алкоголя и наполовину переваренных таблеток.

Думалось легко, и страшно.

Слишком страшно чтобы в это поверить.

Холодная рука Флор, коснулась моей головы, и повернула ее на бок.

Я дождался ее.

Но ждал ли я ее на самом деле, эту дивную женщину моих бесконечных подсознаний?

Всего чего мне постоянно не хватало, так это терпения.

«А вот и я, я пришла за тобой, мой ненаглядный К.»

«Но я хочу остаться здесь», еле дыша говорил я ей и плакал.

«Герцог ждет тебя, там тепло и уютно, и там буду я. Вы будете делить меня поровну, меня хватит на вас обоих, мой ненаглядный», говорила она, и гладила мои уж совсем отросшие волосы.

«Проваливай к чертям, грязная сука, я не тот, кто оценит твою заботу…прости».

Разразившись диким ведьмовским воплем, она как вихорь заметалась по комнате, устраивая полный разгром, и вынося стекла на мелкие кусочки.

«Я разгадала твой идиотизм, что ты написал на стене, ты прав».

И так она уходила, и так мне было ее жаль…

Она была из тех, кто не приходит обратно.

Но мы пока что из разных вселенных, как пересоленная еда, как недоеденный червями мозг, как бытность…

Принятие страха смерти приходило только сейчас. Полностью ослабшее тело делало потуги дотянуться до телефона. Но рук уже не чувствовалось. Марая щеки в блевотине на ковре, состоящей из кучи недоваренных таблеток и того дешевого виски, что не дороже паленой водки. Пытаясь барахтаться во всем этом, я задыхался. Это не было похоже на удушье, скорее слабость, медленный исход духа, неприятная усталость до конца.