cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
стабильные отношения. Некоторые, как я, ведут холостяцкий образ жизни с кошкой, а кто-то до сих пор живет с родителями. Тем мы и отличаемся от тех, кто родился в середине и начале восьмидесятых или в начале нулевых. Но если смотреть на весь этот сухой остаток, то окажется, что мы так же, как и не похожи на них, идентичны им, а они нам нет.
Вглядываясь в зеркало, я намазываю на зубную щетку остатки пасты. Под звук теплой воды из-под крана я чищу зубы, периодически разглядывая кафельный полосатый пол. Взгляд медленно поднимается выше по кафелю основания ванны и делает крюк, падая вместе с белым плевком слюны, смешанной с белой пенящейся зубной пастой на белую гладкую поверхность раковины. Не достав водного потока, он медленно стекает вниз, оставляя за собой белесую дорожку. Наконец достигнув водного края, белая капля останавливается и резко смывается, уносясь в сливное отверстие.
Я выхожу из ванной. Бесшумно переместившись в два шага по ламинату коридора, я стою на кухне. Невыносимая духота маленькой комнаты ни в какую не выветривалась сквозь открытое окно. В эту минуту там было настолько жарко, что я почувствовал вкус Сахары, хотя никогда там не был. Можно было только приставить каким он должен быть. Наверное, это смесь песка и горячего воздуха на зубах, губах и глотке. Эта смесь как ком застыла и не двигалась ни туда, ни сюда.
Город всегда как на ладони из моего окна. Огромное Подмосковье смотрит на меня в ответ, ничего с меня не требуя и ничего обо мне не зная, не прося от меня ничего в ответ. Лишь только солнце просвечивает сквозь голубое небо где-то там своим большим желтым диском. Его быстрые лучи проносятся и падают огромным и тяжелым как невесомость грузом в окна домов, и отскакивают, переносясь по горизонтали как кабины по канатной дороге.
Гора посуды в моей раковине, освещенная все тем же жарким солнцем, также смотрит на меня, а запах как бы говорит: «Да здравствует новая жизнь!» На столе разбросаны бумаги, они раскиданы по всему столу. Там и записи с лекций, там и какие-то тексты песен, там чего только нет. Карандаши, ручки, ножи, чашки, заросшие плесенью, стоят на краю или лежат ковром поверх блочных листков. И только одинокая муха летает по кухне и иногда садится на книги, расположенные на подоконнике.
В холодильнике, кроме бутылки вина, осталось всего три яйца. Я ставлю их вариться в маленький сатейник на черную гладь варочной панели. Первые пузырьки начинают медленно подниматься со дна по краям. За то время, пока они медленно поднимаются, они все больше и больше обрастают воздухом и лопаются на разделе двух сред: воды и газовой смеси, снова делая воздух немного влажным на десятитысячные доли процента.
Пока яйца немного начинают закипать, я беру сухую губку с края раковины и снова включаю воду. Мыть посуду всегда чертовски неинтересно, но, к сожалению, надо. Все всегда упирается в возможности. В возможности чего? Я и сам не совсем понимаю, да и особо не хочу понимать, ибо на хрен оно мне надо это понимать. Гель для мытья посуды тонкой струйкой ложится на пористую поверхность уже влажной губки. И при первом ее сжатии он превращается в пену. Сначала она имеет тот же оттенок, что и сам гель, а потом становится такой же белоснежной, как первый выпавший снег.
Пока я мою посуду, мой телефон продолжает вибрировать. Он вибрирует бесконечно, видимо, я кому-то нужен. Я смываю обильную пену с тарелки, а потом с другой. Телефон настойчиво жужжит. Я намыливаю вилку. Телефон продолжает кататься по комоду в комнате. Он затихает там. Я смываю пену с рук. Он снова начинает вибрировать. Все же, я решаю ответить. Звонила она.
– Да? – говорю я.
– Ты куда пропал? – говорит она.
– В бездну горячей пивной банки и два бокала холодного вина. А ты? – спрашиваю я.
– Уезжала домой, вот сегодня вернулась, – отвечает она.
Молчание.
– Что делаешь? – спрашивает она.
– Пытаюсь понять, – отвечаю я.
– Понять что? – у нее очень нежный голос.
– Кто мы такие есть. Мы – миллениалы, – говорю я басом.
– И кто же? – она смеется.
– Еще не решил, – я смущенно отвечаю и вставляю стик в айкос.
Молчание.
– Ты не писал вчера, – говорит она обиженно.
– Я знаю, – говорю ей я бодрым тоном.
– Те цветы… – она выдерживает паузу, – ты их мне послал?
– Я… – выдерживаю паузу, – пришли?
– Я не люблю розы. Красные.
– Я тоже.
– Вечером наберешь?
– Возможно.
– Тогда до вечера?
– Вероятно.
– Пока.
– Пока.
Я нажимаю на красную кнопку и кладу телефон обратно к пластинке. Кошка лежит на боку в коридоре, лишь изредка поднимая голову. Я чешу ее за ухом и снова возвращаюсь на кухню к горе своей посуды.
Поток воды смывает остатки пены с кастрюли, оставляя ее влажной гладкой и чистой. Теперь раковина пуста. Вода из сатейника практически выкипела, покрыв скорлупу белым матовым налетом накипи. Еще секунду и они бы рванули, оставив на потолке ошметки горячего желтка.
Позавтракав яйцами, я надел темную футболку. Как раз то, что надо для похода в этот жаркий
Последние комментарии
5 часов 1 минута назад
6 часов 34 минут назад
10 часов 28 минут назад
10 часов 32 минут назад
15 часов 53 минут назад
2 дней 3 часов назад