Столица Парагвая [Валерий Фёдорович Сафронов] (fb2) читать постранично, страница - 8


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

сбрасывает листья! – говорил он.

– Это Вознесенский?

– Это Пастернак.

Однажды в Аянапе повстречалась компания однокурсников. Пехтерев решил: узнают сами, таиться не будет, а нет, пусть остаётся интрига, вроде он, а вроде и нет. Однокурсники, скорее всего, его не узнали. Что не мудрено: очень уж загадочный был образ: парик с прямыми белокурыми волосами, спускающимися до плеч, в широкий разлёт брови, горбатый, похожий на клюв, нос, усиленный специальными средствами. Правда, Кипр такое место, где рано или поздно кого-нибудь встретишь снова. Ну и что? Мало ли сейчас бывших врачей, сменивших профессию? Кто-то на эстраде, кто-то в бизнесе, кто-то на подиуме. На панели, слава богу, вроде никого пока нет, и ладно.

«Надо выходить на большой простор, на большой простор…» – повторял то и дело он. Вероника не прекословила. Она вообще никогда не возражала. Надо, значит надо. Единственное, чего хотела Вероника, это ребёнка, и ещё, конечно, в Ленинград, в Питер. Странно, они ровесники, жили буквально через два дома на примыкающих друг к другу улицах: Пехтерев на Кирочной, Вероника на Таврической, а встретились на Балатоне.

– Отработаем этот контракт, и домой! – обещал он, пощипывая бородку.

– Может быть, желаете в Южную Америку: Колумбия, Боливия, Эквадор? -

спросили как-то в Никосии предприимчивые латиноамериканцы.

– Где Парагвай? – усмехнулся Леонид.

– Osaso (возможно) и даже, por lo visto (наверное), ciertamente (конечно)!

– А столица Парагвая по-прежнему Асунсьон?

– Асунсьон, Асунсьон!


– Паэлья? – спрашивал Борхес, импресарио, когда они шли обедать в знакомую таверну.

– Большую сковородку, – соглашалась Вероника.

– Вино?

– Вода без газа и кофе эспрессо, пор фавор (пожалуйста)…

Граф кивал в ответ и направлялся к свободному столику.

– Сегодня нежарко, – говорила Вероника.

Пока Борхес делал заказ, Вероника смотрела Графу в глаза и гладила руку.

Граф помалкивал. В голову лезли мысли о предопределённости.

«Достиг я высшей власти…» – сказал однажды Пушкин устами Бориса Годунова. Ну, и что, собственно? Достиг того, о чём всю жизнь мечтал?

Но ведь и действительно, вся эта история началось ещё тогда в середине 80х. Причём, от какой-то совершенно незначащей точки отсчёта. Никоим образом несвязанные, на первый взгляд, вещи: начало перестройки в СССР, неурядицы по службе, свергнутый диктатор Стресснер, бред сумасшедшего Мухина. Казалось бы, какая во всём этом событийном хаосе взаимосвязь?

Если смотреть с высоты птичьего полёта, Асунсьон выглядит очень даже и привлекательно – беленький такой, в сизой дымке на берегу широкой и быстрой реки. А вблизи, ничего особенного – большая каменная деревня.

– Теперь уже можно никуда не спешить, – почему-то подумалось вслух,

– Perce? (почему?) – переспросил Борхес.

– Потому что Володька сбрил усы, но может, и я на что сгожусь…