Рамазан в Стамбуле [Илья Николаевич Березин] (fb2) читать постранично, страница - 2

мусульманского недельного праздника: утром, на восходе солнца, и вечером, при закате его, босфорские батареи, под предводительством скутарийской, возвещают начало и конец пощения, сообразно чему и разделяет свою жизнь правоверный. Утром он старается как можно позже выбраться из дому, наверстывая отсутствие пищи на несвоевременном сне; выйдя по делу, мрачный и молчаливый сидит он или в лавке своей, или отправляет лениво и кое-как службу свою; на улицах тишина, в домах тоже, и вообще Стамбул в эту эпоху как будто безлюднее; только собаки, в другую пору беспрестанно кидающиеся под ноги, спят в рамазанный день где-то по захолустьям и постятся наряду с правоверными. Редко на улице встретится живое существо, которое притом не обращает ни на что внимания и медленным шагом свершает свой путь; местами есть даже и толпа, но все это движется вяло, говорит тихо и смотрит сонно. Благочестивые или лучше богатые мусульмане стараются даже покончить все свои дела до Рамазана или не начинать их в этом месяце, чтобы можно было проводить дни дома в истинно благочестивом сне.

Глядя на эти истомленные и глубокомысленные физиономии правоверных, едва выпускающих сквозь зубы полуслова и полузвуки, невольно подумаешь про себя: какое прекрасное исполнение тяжелого устава, и как эти люди самоуглубляются в сознание человеческого ничтожества! Ложная мысль: ничего похожего здесь нет. Мусульманин воздерживается от пищи безотчетно и нелепо, и в то время, как вы считаете его погруженным в глубокую и потрясающую думу, он лишь смотрит тупо на острый конец своих башмаков и ровно ни о чем не думает: он созерцает пустоту с таким усердием, что и сам кроме пустоты ничего не заключает в себе. Говорю это не шутя и даже думаю, что это отупение у мусульманина в Рамазан идет прогрессивно, так что в конце поста резигнация достигает совершенного отсутствия всякого мышления. Трудно и поверить такому явлению, но истинный мусульманин представляет еще много и других аномалий. Пускай еще была бы какая-нибудь цель в этом самозабвении, но и того нет, как нет рамазанного устава для гяуров: последние нисколько не изменяют и в Стамбуле своих занятий, только заранее приготовляются к закрытию турецких присутственных мест; для гяуров открыты и кофейни и харчевни, особенно в христианских кварталах; только, для соблюдения приличий, неверные сидят внутри заведений.

Я сказал, что присутственные места в Рамазан закрываются. Это полузакрытие состоит собственно в том, что присутствие начинается позже и расходятся из него раньше, т. е. начинают суд и расправу по всеведущему Алкурану с часу или двух пополудни, а в три или четыре часа присутствие закрывается. На базарах народу, впрочем, довольно, особенно в конце Рамазана, когда турецкий прекрасный пол устремляется вереницами на закупку нарядов к «Бейраму», празднику после Рамазана; впрочем и торговые дела в пост идут потихоньку. Безистан, лучший стамбульский базар, открывается часа на два или на три не более, в то же время как и присутствия; невольничий рынок – в мое время он еще существовал – хотя и открыт вместе с другими лавками, но покупателей здесь не бывает. В городских кофейнях нет ни огня, ни кофе, ни трубок: разве найдете вы трубку, но не посетителей, в какой-нибудь кофейне у Сулеймановой мечети, где собираются «терьяки» (любители опиума). Само собой разумеется, что посетителем, спросившим себе трубку, может быть лишь гяур, но я не советую франку в его костюме расхаживать в рамазанный день по всему Стамбулу: фанатики будут на него везде коситься, а где-нибудь в переулке полетит в него и камень, пущенный неизвестно кем и откуда…

Но вот солнце близко к закату: правоверные спешат покончить свои занятия, иные бросают дело на половине, и все мусульманское население устремляется домой. Впрочем, нет, не все: благочестивые участвуют в общей молитве в мечетях. Несмотря на то, что взоры постящихся очень часто и пытливо устремляются на западный горизонт и с каждой минутой разгораются более и более, и сами лица оживляются с приближением вечернего часа, – ни один правоверный не позволит себе разрешения ни на что до тех пор, пока муэдзин не возгласит с минарета вечерней молитвы, а муэдзина предупреждает в Стамбуле заревая пушка на Босфоре. Торжественная, давно жданная минута настала: по всему поднебесью звенит пение муэдзинов; правоверный, уже заранее омывший многогрешное тело, прилежно совершает молитву, обоняя соблазнительный запах вкусных соусов турецких…

Молитва кончена, и все устремляется к пище; собаки тоже явились стаями на улицах за своей долей. Гул пошел по всему Стамбулу.

Собственно рамазанный день мусульманина мало отличается от других дней его жизни; если правоверный терпит тогда лишение в пищи, то он вознаграждает себя в лени, которая иной раз достигает идеального совершенства. Разумеется, этого нельзя сказать о бедном классе населения, который все-таки должен и поститься, и работать по-обыкновенному.

Истинное отличие и украшение