О чём поёт Шаман [Станислав Олегович Волков] (fb2) читать постранично, страница - 5

использовал пантомиму и ещё параллельно преподавал альтернативный курс литературы. Учебник и программа на его уроках нужны были лишь, как ежедневник, в котором можно найти тему для весёлой беседы. Вот, например, на очереди Достоевский, «Преступление и наказание», ну что ж? Поехали! Достоевский одна из любимейших тем «Викторовича», как его называли в школе.

Далее под хихиканье, временами переходящее в ржание, класс получал дивный коктейль из фактов биографии писателя, большинство из которых были вымыслом самого Викторовича или и вовсе старыми сплетнями и чернухой, а потому ученики влюблялись не в Достоевского, а ещё больше в Викторовича, который так фривольно и озорно обращался с классиками, неприкосновенными для других учителей их канонизирующими.

Владимир Викторович сам был в душе писатель, а потому не мог преданно служить методичке, он сам творил и в процессе уходил в свою реальность, в свой мир, который заразил и Пашу.

Но не остальных. Читать ни кто не ринулся, но уроки обожали все, хотя Лёха Парамонов, тоже увлёкся, начисто скопировав манеру Викторовича, отвечая у доски. Он мечтал стать любимчиком и тоже стал собирать всякие фактики, что по-смешнее и по-пошлее и даже стал лепить отсебятину, которую от других Викторович не терпел, возможно не замечая таковой от себя самого или имея на всё личный план. Он прерывал Парамонова и расставлял всё по своим местам. Паша же стал читать произведения покрупнее, но на это нужно было время, а он хотел блистать на каждом уроке и придумал читать вводные статьи в толстых книгах, перерабатывая их на свой лад и выдавая, как глубокие личные исследования, чем крайне радовал Викторовича, ставившего его всем в пример.

Литературное образование не ограничивалось рамками школьного кабинета – Викторович вывозил своих подопечных по местам любимых писателей и поэтов.

Так поехал в областной маленький симпатичный гоородишко, со множеством старых ремесленнических мастерских и главное, там когда-то жил и умер один малоизвестный, но очень любимый Викторовичем поэт-алкоголик, по местам которого была запланирована авторская экскурсия от классного с чтением стихов беспокойного поэта.

После последней поездки, где больше половнины класса были откровенно осоловевшие, все так обнаглели, что пили прямо во время экскурсии, вынимая банки-бутылки из своих рюкзаков, пока Викторович, жестикулируя в стиле Маяковского, надрывался, читая волнующие его душу строчки.

Когда же напоследок пошли в местный краеведческий музей, все окончательно расхлябались: стали обжимать девчонок, материться, чем вызвали недоумение и негодование всех смотрительниц, отлично знавших Викторовича, который не выдержал такого позора. Ошалевший и покрасневший Владимир Виктрович в свою очередь обматерил весь класс и чуть ли не бегом покинул осквернённое неблагодарными недорослями помещение, нервно бубня себе под нос фразу с которой и началась матерная тирада: «Сволочи сволочи…». В гневе Викторович был забавен, особенно бессовестные – почти весь класс, ещё долго ржали над его истерикой, похожей на приступ возмущения чинной благовоспитанной барышни, у которой от непристойности и бестактности аж перехватывает дыхание, правда такие барышни из позапрошлого века вряд ли могли, так крепко обдать клокочущей сапожничьей бранью.

Да предупреждала Рита : « Вы к нему нормально и он к вам…» – вспоминал Паша, когда шла вторая неделя бойкота Берёзкина. Владимира Викторовича. Он оказался на редкость обидчивый и злопамятный. Стал устраивать собрания и проклинать детей, пришедших родителей. Правда Пашу такая участь миновала, он вёл себя хорошо, а потому его мама приходила домой счастливой – в кое-то веке её сына хвалят, да ещё так рьяно, при этом проклиная всех остальных.

Паша всё ждал, когда Виктрович наконец отойдёт, ведь он уже скучал по прежнему формату их уроков, который превратился в сплошную репрессию, когда каждое занятие ученик выходит к доске и подвергается ковровой бомбардировке каверзных вопросов, задаваемых с нескрываемой, но искусной издёвкой. Паша был на стороне Викторовича и ему было перед ним стыдно за свой класс.

Благодаря Виктровичу уроки для Паши перестали быть нудной рутиной.

В это же время школа и вовсе открылась Паше с её тёмной потаённой стороны. Этому поспособствовало появление нового ночного сторожа, который за пару литров пива, разрешал старшеклассникам по вечерам, когда школа была абсолютно пустой, пользоваться спортзалом, чтобы погонять мяч. На улице темнело рано, а на стадион был огромной лужей с грязевыми пляжами и именно по-этому добрый сторож дядя Валя пускал ребят в зал, а отнюдь не из-за жалких литров пива – ребята сами ему покупали.

В первые об этом подпольном школьном аттракционе Паша узнал от друга наркомана модника и тусовщика Макара, предложившего ему после того, как они накурились на трубах пойти в школу.

– Мы в футбол – смело бросил сторожу один из их компании и услышав в ответ «идите идите»,