Неразменное счастье (повесть и рассказы) [Борис Васильевич Бедный] (fb2) читать постранично, страница - 142

ощущение Зининого рукопожатия.

Шесть дней Петя жил надеждами на встречу. Чтобы выглядеть более мужественно, он вставал теперь утром на полчаса раньше прежнего и старательно проделывал физкультурную зарядку — два раза подряд и по самой трудной программе. Опасаясь пропустить свидание из-за какого-нибудь несчастного случая, Петя целую неделю соблюдал все правила уличного движения и на радость работникам ОРУДа переходил улицу только по сигналу светофора.

Все сослуживцы заметили, что с Петей творится что-то необыкновенное, и осторожный главбух, во избежание путаницы, лично проверял Петины разноски и вычисления. Никаких ошибок он не нашел, но обнаружил одно непонятное Петино пристрастие. Влюбленная рука счетовода плодила семерки, смахивающие на великолепных мушкетеров: гордо развевались пышные шляпы-загогулины, на боку воинственно торчали шпаги-поперечины…

А в ночь с субботы на воскресенье нежданно грянула беда: массы теплого воздуха ворвались в частную жизнь Пети Сорокина. Утром в воскресенье, глянув в окно, Петя обмер. Зимы не было и в помине. С погребальным грохотом срывались последние сосульки. Вода проснулась от зимней спячки и — живая, озорно-игривая — капала с крыш, булькала, журчала с неудержимой весенней силой. Мартовским сверхмажорным маршем гремели водосточные трубы. В глубоком, ярко-синем небе ухмылялось лучистое рыжее солнце.

Прощай, каток! Как он теперь найдет Зину? Что он о ней знает? Она — студентка медицинского института, и зовут ее Зина. Да там, может быть, целая сотня Зин!

Полдня Петя сидел у окна, курил и смотрел на термометр, спущенный на веревочке в фортку. Когда ртутный столбик достиг семи градусов выше нуля, кончились папиросы. Петя лег на кровать и, подражая одному знакомому начинающему поэту, стал заунывным голосом декламировать самые печальные стихи, какие только знал. Сосед постучал в стенку и осведомился, что с Петей, не заболел ли он. Петя попросил оставить его в покое, ибо никакие соседи, даже самые чуткие, помочь ему не в состоянии.

В шесть часов вечера Петя взял коньки и вышел из дому. В трамвае Петины коньки обратили на себя всеобщее вниманье. Многие пассажиры испробовали на них свое остроумие. Скрепя сердце Петя вытерпел и это.

Еще издали, подходя к катку, Петя увидел на входных дверях большой тяжелый замок, бульдожьей хваткой вцепившийся в петли. На сердце своем почувствовал Петя этот хищный замок.

Он сел в сквере на скамейку, откуда был виден вход на каток. Мимо Пети, беспричинно смеясь, проходили счастливые парочки, безучастные к его горю. Над головой каркали вороны — громко, по-весеннему сырыми голосами. Петя не выдержал их замогильного карканья и вскочил со скамейки. От голого куста до смятой папиросной коробки «Казбек» один раз оказалось восемь шагов, в другой раз — семь. Петя для проверки смерил в третий раз и насчитал четырнадцать шагов: кто-то из прохожих сбил коробку с места.

— Эх, люди! — пробормотал Петя, дивясь вероломству своих современников, и кулем повалился на скамейку.

Семь часов семь минут… Ровно неделю назад он впервые увидел Зину. Петя попробовал в уме высчитать, сколько в неделе минут, но сбился. С непонятным для самого себя упорством, словно от правильности подсчета зависело, встретится он с Зиной или нет, Петя достал блокнот и занялся вычислением.

А когда, покончив с арифметикой, Петя вскинул голову, то прямо перед собой увидел Зину. Она неуверенно подходила к нему с газетным свертком под мышкой, в легоньком своем пальтеце — милая и родная.

— Пришла! — шепотом крикнул Петя, зажмурился, как от сильного света, и шагнул ей навстречу.

Он так порывисто пожал руку Зине, что та уронила сверток. Из газеты в растоптанную снежную кашу вывалились коньки.

— Понимаешь, — скороговоркой зачастила Зина, не замечая, что переходит на «ты», — сегодня так заучилась, совсем о погоде забыла. А сюда приехала, вижу: весна…

Она говорила что-то еще, объясняя свой приезд, но Петя не слушал ее больше: это невольное «ты» и коньки сказали ему всю правду. Зина тоже считала дни, оставшиеся до воскресенья, так же, как и он, целую неделю соблюдала правила уличного движения и на каток поехала только для того, чтобы встретиться с ним. И лишь в трамвае над ней не смеялись, ибо никто из остроумцев не знал, что находится в свертке.

Петя упаковывал Зинины коньки в газету и счастливо улыбался.

— Ох и глупый у тебя сейчас вид! — бессильно злясь на Петю, сказала Зина: по женской своей природе она жалела уже, что так опрометчиво выдала себя.

Защищая свою независимость, Зина отвернулась от Пети, поправила волосы, достала носовой платок и старательно вытерла сухие губы. Петя вдохновенно шуршал газетой и снизу вверх смотрел на Зину весенними хмельными глазами.

— Та-ак! Та-ак! Та-ак!.. — одобрительно каркали вороны — самые расчудесные птицы на всем белом свете.

Пахучий мартовский ветерок принес далекие звуки музыки. И хотя никак нельзя было разобрать, что именно поет