Роман одного открытия [Здравко Сребров] (fb2) читать постранично, страница - 3

лишивший в его глазах человеческие добродетели всякой ценности, и заставляет его презирать «фантазеров» — с ними он в состоянии войны, хотя с их стороны ему не грозит никакая опасность. Этот сложный душевный узел заключает в себе скрытое недовольство от смутного сознания того, что сам он не может стать таким «фантазером», ибо ему не достает силы тех «слабых», ибо он не способен на жертвы ради «какой-то там бессмыслицы», ибо у него нет идеалов, во имя которых он бы мог принести жертву.

Мы закрываем книгу Здравко Среброва с чувством удовлетворенности, душевной разрядки: ведь почти незримая нить фантастического возвысила и приблизила нас к истинно прекрасному; ужасная ночь и смерть ученого-мученика становятся избавлением и воскресением.

Нередко нас долго не покидает чувство, спонтанно возникающее по прочтении каких-либо мест романа, чувство радости или восторга, а это убедительнеее всего говорит от том, что в руках у нас побывало подлинно художественное произведение.

Станислав Сивриев

ШКАТУЛКА

Тут к вечеру с востока начинал задувать холодный ветер — свежий, пахнущий морем, по временам суровыми, необузданными порывами. Не всегда и в заливе море было спокойно. Ветер врывался в трещины, в скалах, свирепствовал в густой зелени садов, уносился в близкие горы, притаившиеся в сгущающемся сумраке наступающей ночи. Разметав камыши на каменистых отмелях, он сливался с ревом волн, разбивающихся в пену и пыль о прибрежные камни.

Над морем летали чайки.

Подхватываемые порывами ветра, они носились высоко в воздухе, описывая широкие круги, поблескивая белизной распростертых крыльев и оглашая море скрипучими криками… Вдруг они стрелой опускались к расходившимся просторам, касались на секунду воды, вновь взлетали вместе с волнами в высь, исчезали в морской пучине…

Держа в сильных клювах добычу, с которой стекали соленые капли, они снова парили над морем, крыльями касаясь снежно-белых гребней бурно дышащей водной стихии.

На высоком берегу находилась терраса, с которой открывался вид на необозримые морские дали.

Терраса вдавалась в море, над нею резвился морской ветерок, лучи заходящего солнца отражались на неровностях цемента нежной фиолетовой тенью.

Вдали над нежной синевой тонул красный диск солнца. Небо и вода сливались.

По воде плыла белая пена, прозрачные волны заливали влажные, уединенные скалы, лизали полоску берега. Капли переливались на солнце всеми цветами радуги, словно изумрудные огоньки.

Пахло йодными испарениями, водорослями.

В тени вековых лип, дубов и каштанов, окружавших террасу, в белых качалках отдыхали двое мужчин и молодая женщина.

Мужчины были в темно-синих купальных костюмах. Лица, шеи и плечи у них сильно загорели и цветом напоминали староболгарскую обожженную глину. Один из них был блондин, с большими спокойными голубыми глазами. Упругого были глубоко сидящие черные глаза и чернее слегка серебрящиеся волосы.

У женщины белокурые волосы свободными кудрями рассыпались по плечам. Миндалевидные глаза напоминали египетские фрески. Они смотрели задумчиво под темными ресницами и отражали переменчивые краски моря. Плотно облегавшее ее тело шелковое платье подчеркивало сильную и пропорционально сложенную фигуру.

— Ну рассказывай же дальше, — проговорила после небольшого молчания молодая женщина. — Как странно и жестоко выглядела жизнь каких-нибудь пятьдесят лет назад.

— Да… Ты права, — спокойно проронил блондин. — У наших отцов была весьма суровая судьба и только отчасти по их вине…

— Нас интересует другое, особенно тебя… Елена. — Имя женщины он произнес тихо, с какой-то приглушенной нежностью, которая заставила молодую женщину взволнованно взглянуть на него. — В раскопках, произведенных на прошлой неделе в той маленькой каменной вилле в Росите, я нашел одну шкатулку… Вилла была разрушена самолетной бомбой. Наша страна, как вам известно, избежала страшных разрушений войны. Но немного позже приспособление к новым условиям жизни происходило с некоторыми сотрясениями…

— Знаете, — усмехнулась Елена, устремив задумчивый взгляд в даль, — иногда я испытываю неясную тоску… по прошлому. Я представляю себе миллионы жаждущих глаз, души, мечтавшие о нашей красивой жизни, угасшие в страшной муке, не вполне уверовав, не увидев света разумной свободы, изобилия, доброты, которым мы теперь радуемся. Сильны или несчастны были эти люди прошлого, умиравшие за нас, за будущее?

— Вот видишь, как раз это самое я и нашел в шкатулке, — сказал блондин.

— Что ты нашел? — заинтересовался другой.

— Вы знаете, что в те переходные времена, когда происходили изменения в мышлении и во всем общественном строе, культурная жизнь была подавлена… Старые истины износились, были отвергнуты — не давали пищи ни уму, ни сердцу. Много новых истин не вполне были ясны мыслящим людям. Как всегда, истина с трудом пробивала себе