Дунай [Клаудио Магрис] (fb2) читать постранично, страница - 2

деконструкция, следующая собственным правилам и расчетам, искусство разложить и сложить заново, создать иной порядок: когда стена листвы внезапно падала и в закатных лучах открывался вид на развалины далекого замка, Р. на несколько минут замирал полюбоваться зрелищем, режиссером которого был он сам, а после стремительно уносился прочь, чтобы больше в эти края не вернуться.

Всякий опыт есть результат упорного применения метода, в том числе прозрачность далекого заката для Р. или запах снега, доносящийся до этой лавочки, стоящей в Черном лесу, Шварцвальде. Трогательное сияние жизни проскальзывает в классификациях, в протоколах, стремящихся каталогизировать жизнь и с очевидностью доказывающих, что в ней всегда остается осадок тайны и очарования. Схема проекта двух экспансивных ученых, построенного, как «Логико-философский трактат» Витгенштейна (1.1,1.2,2.11,2.12 и так далее), позволяет разглядеть в крохотных зазорах между соседними параграфами неопределимые перипетии путешествия: различаются гостиницы люкс (luxuriös, для любителей непомерной роскоши и непомерных наслаждений), буржуазные, простые, народные, местные, портовые, княжеские, монастырские, для туристов, для крестьян, для нищих, для дворян, для ремесленных корпораций, таможенные, почтовые, для извозчиков. Лишь научным таблицам дано должным образом подчеркнуть метафизический юмор обыденных предметов и событий, связь между ними и их последовательность: в разделе «Е», посвященном «Сценам» (имеются в виду сцены, которые разыгрываются в гостиницах) сказано: «2.13. Эротика — ухаживание — проституция». 2.14. Водные процедуры. 2.15. Спальни. 2.16. Будильник».

Не знаю, к какой категории относится гостиница в Ной-Эк в Шварцвальде, расположенная в нескольких километрах от этой скамейки. Двадцать три года тому назад, когда мы вертели в руках подстаканники с рекламой пива «Фюрстенберг» (картонный кружок, на котором изображено некое подобие красного дракона на золотом поле, окаймленном синим, который, в свою очередь, окаймлен бело-красным), решилась моя судьба. Отъезд и возвращение, как говорил один парижский безумец, «le voyage pour connaître ma géographie»^[1]. Табличка в нескольких метрах от скамейки сообщает, что здесь находится исток (или один из истоков?) Дуная, и при этом подчеркивает, что именно этот исток — главный. «Мелодичный поток»^[2], как называл истоки Дуная Гёльдерлин, глубинный и потайной язык богов, путь, соединявший Европу и Азию, Германию и Грецию, путь, которым в незапамятные времена поэзия и слово поднялись вверх по течению, чтобы донести смысл существования до немецкого запада. Гёльдерлин полагал, что на берегах реки еще живут боги: затаившиеся, непонятые людьми в ночь изгнания и современного раскола, но живые, недремлющие; Германия спала, и в ней спала поэзия, утомленная прозой реальности, призванная пробудиться в утопическом будущем, — поэзия сердца, освобождение, примирение.

У этой реки много имен. У разных народов названия Дунай и Истр обозначали верхнее и нижнее течение, а иногда всю реку: Плиний, Страбон и Птолемей задавались вопросом, где кончается первый и начинается второй — возможно, в Иллирии или у Железных ворот. «Двуименная река», как называл ее Овидий, увлекала немецкую цивилизацию с ее мечтой об одиссее духа, что непременно вернется домой, на восток, смешивала ее с другими цивилизациями, производя в результате метаморфоз множество метисов, в которых ее история обретала свое завершение и свое падение. Германист, путешествующий урывками, когда и как получится, вдоль течения реки, объединившей весь его мир, везет с собой багаж цитат и причуд; и если поэт вверяет себя пьяному кораблю, его местоблюститель пытается следовать завету Жан-Поля, советовавшего собирать по пути и описывать образы, старые предисловия, театральные афиши, вокзальные разговоры, поэмы и словесные перепалки, надписи на надгробных плитах и глубокомысленные изречения, вырезки из газет, объявления в трактирах и приходских церквах. «Souvenirs, impressions, pensée et paydage pendant un vouage en Orient»^[3] — так называется одно из сочинений Ламартина. Чьи впечатления и мысли? Когда путешествуешь в одиночку, а это случается слишком часто, приходится за все платить самому, но порой жизнь бывает добра и позволяет тебе поездить и посмотреть мир, пусть даже урывками, недолго, вместе с четырьмя-пятью друзьями, которые станут твоими свидетелями в день Страшного суда и будут говорить от твоего имени.

В перерыве между путешествиями, вернувшись домой, ты пытаешься изложить наблюдения, собранные в пухлые папки, на плоском листе бумаги, перенести заметки на конвертах, в блокнотах, проспектах и каталогах на машинописные страницы. Литература похожа на переезд: как при всяком переезде, что- то теряется, что-то неожиданно находится в дальнем углу. «Мы ныне подобные сиротам»^[4], — говорит Гёльдерлин в стихотворении «У истоков Дуная»: река течет и сверкает