Написано на уровне детсада. Великий перерожденец и врун. По мановению руки сотня людей поднимается в воздух, а может и тысячи. В кучу собран казачий уклад вольных и реестровых казаков, княжества и рабы. 16 летний князь командует атаманами казачьего войска. Отпускает за откуп врагов, убивших его родителей. ГГ у меня вызывает чувство гадливости. Автор с ГГ развлекает нас текстами казачьих песен. Одновременно обвиняя казаков
подробнее ...
обворовывание своего князя. Читать о всемогущем колдуне и его глупых выходках и рассуждениях просто не интересно.
всем отдаст, но должен был при этом сознаться, что обстоятельства говорят против. Как это все случилось — Захарыч не знал, но видел, что есть причины обвинять Ваню. Зачем он остался один в кабинете, зачем кафтана не снял?
Пред решением этих вопросов Захарыч становился в тупик, и все-таки не мог допустить, что сын Захара Ивановича, бригадира Красноярского, пошел на такое подлое дело.
Начав искать «секретаря», Захарыч не успокоился до тех пор, пока действительно не нашел его в подлежащем ведомстве и месте.
Секретарь за две красненькие (из двухсот рублей, хранившихся у Захарыча) устроил ему «свидание» с заключенным Ваней.
Тот очень обрадовался своему пестуну. Оба они заплакали, обнялись. Ваня поклялся ему на образ, что не прикоснулся ни к одному камешку. Захарыч поверил ему и стал расспрашивать о кафтане.
Ваня закрыл лицо руками и снова заплакал.
— Не мог я снять этот кафтан, — заговорил он, — потому что, во-первых, не знал, чего ради требуют от меня это, а главное — потому, что на спине у меня на этом кафтане заместо подкладки подшиты лоскуты матушкиной юбки. Она ведь мне юбку, чуть ли не лучшую, на подкладку-то дала. «Все равно, — говорила, — кроме Захарыча да тебя никто не увидит, что у тебя подшито там, так что ж тут тратиться?» А ведь знаешь, юбка-то была с разводами и цветами… с цветами, Захарыч! — всхлипнув, повторил Ваня. — Ну, как же мне было при всех показать это? Ведь и без того надо мной смеялись… а тут вдруг еще с цве… тами…
И Ваня снова залился слезами.
— Голубчик ты мой, бедненький! — приговаривал Захарыч. — Верь ты мне, что никогда Господь не попустит неправде совершиться. Испытание пошлет Он, если с пути человек, угодный Ему, свернуть вздумает, но правда всегда наружу выйдет. Будем надеяться на Его милосердие, а я, что могу, буду стараться: случись что с тобою, все равно в гроб лягу.
Так на этом и расстались старый слуга и его юный, оставленный на его холопские заботы, барчук.
Теперь Захарыч словно головою выше стал. Ни малейшего уже сомнения не было у него, что не виноват его Ваня. Главное, темное обстоятельство было выяснено.
Кроме того, он возлагал большие надежды на секретаря. Тот для него был все. По его мнению, он мог, если б только захотел, все сделать.
Захарыч явился к секретарю весь сияющий.
— Помогите, — заговорил он, — будьте отцом милосердным! Теперь досконально знаю, что Иван Захарыч Красноярский не виновен.
И он объяснил причину, почему не снял Ваня кафтана. Но на секретаря это объяснение вовсе не подействовало так радостно, как на него самого. Оно, в сущности, никак не подействовало на секретаря.
— Конечно, разные экспликации бывают юридически уголовных конъюнктур! — сказал он, подняв брови.
Захарыч ничего не понял из этой фразы, но убедился по тону, которым она была произнесена, что и секретарь совершенно равнодушен к «их» делу.
Он знал «обычай» и постарался заинтересовать секретаря:
— Мои господа за деньгами там, коли расходы какие нужны, не постоят.
Секретарь стал как будто внимательнее и произнес со вздохом:
— С деньгами сделать все можно: и оправдать, и окончательно обелить, смотря какие деньги.
— Большие! — с уверенностью решил Захарыч.
— Ну, а как все-таки?
— Да ежели, чтобы совсем обелить, так полтораста рублей можно дать.
Секретарь вытянул губы.
— Э-э! — свистнул он. — На этом и мараться не стоит.
— Можно и сто шестьдесят, — поправился Захарыч, думая, что эта цифра уже наверное прельстит секретаря.
Но тот только головою помотал.
— Неужели ж и ста восьмидесяти будет мало? — уже упавшим голосом проговорил Захарыч.
Это было все, чем он мог располагать.
— Тут дело тысячами пахнет, любезнейший, а ты с пустяками суешься, — махнул рукою секретарь.
Захарыч переступил с ноги на ногу, смял шапку в руках и, подняв на секретаря глаза, совсем полные слез, спросил:
— Неужели ж так и пропадать барскому дитяте?
Но секретарь не стал разговаривать дальше. «Тысячами пахнет, — рассуждал Захарыч, идя домой, — сто восемьдесят рублей — пустяки для них; ну, и народ, ну, и кровопивцы же!.. Это чтобы невинного-то обелить!..» Он знал, что тысячей неоткуда взять не только ему, но и самим господам его. А что сделается со стариками, как он узнают, что сталось с их ненаглядным Ванюшей!..
«Ее-то, голубушку-барыню, жаль!» — думал Захарыч, крупные слезы текли по его морщинистым щекам.
IV
Правда
Захарыч решился на последнее средство. Пошел он просить «тысяч» у самой Анны Дмитриевны Борзой. Правда, та в свое время велела прогнать его, но Захарыч думал, что все-таки упросит ее.
Однако у Борзой даже докладывать о нем не захотели.
— Говорят тебе, — пояснил ему сам дворецкий, — что и беспокоить не смеем, такой уж приказ вышел. Сказано — нельзя. Нельзя, — повторил он на бесконечные просьбы Захарыча, — и рад бы, да нельзя.
В это время в официантскую, где объяснялся дворецкий с Захарычем, вбежал
Последние комментарии
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 13 часов назад
2 дней 20 минут назад
2 дней 37 минут назад
2 дней 1 час назад