Миф ли Евангелие? [Рене Жирар] (fb2) читать постранично, страница - 4

результатом, который имеет распятие Христа.

В конце своего рассказа о распятии Лука пишет: «И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом» (23:12). Это примирение внешне напоминает единение христиан в их вере – ведь оно тоже происходит от смерти Христа, – и все же оно не имеет ничего общего с этим последним. Это лишь катарсический эффект – результат миметической эпидемии.

Гонители Христа не сознают, что они миметически воздействуют друг на друга. Их неведение не снимает с них ответственности за содеянное, но смягчает ее: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают», — восклицает Иисус (Лука 23:34). Сходная формулировка в Деяниях апостолов (3:17) показывает, что эти слова нужно понимать буквально. По словам Петра, поведение толпы и ее лидеров объясняется их неведением. Его личный опыт овладевающего толпой миметического принуждения не позволяет ему считать себя невосприимчивым к заразе виктимизации.

Роль сатаны как персонификации соблазнов помогает нам понять миметическую концепцию евангелий. Ответом на вопрос: «как может сатана изгонять сатану?» (Марк 3:23) ответом служит: посредством единодушного избрания жертвы.

С одной стороны, сатана – зачинщик соблазна, сила, дезинтегрирующая общество; с другой стороны, он есть разрешение соблазна посредством единодушной виктимизации. Этот трюк, благодаря которому источник зла оборачивается противоядием от него, позволяет князю мира сего спасать свое царство в минуту крайней опасности, когда существование этого царства висит на волоске из-за посеянного им самим раздора. Будучи одновременно и принципом беспорядка, и принципом порядка, сатана находится буквально в раздоре с самим собой.

Знаменитая сцена убийства Иоанна Предтечи приводится – и Марком и Матфеем – как ретроспекция. Начав с рассказа о том, как царь Ирод жадно цепляется за слухи о воскресении Иоанна, и только после этого переходя к его смерти, Марк и Матфей показывают источник маниакальной уверенности Ирода в том, что он сыграл решающую роль в этом убийстве. Евангелисты дают краткий, но весьма ценный отчет о зарождении мифа, об упорядочивающей власти насилия, его способности учреждать культуру. Вера Ирода, безусловно, рудиментарна, но тот факт, что она упоминается в двух евангелиях, на мой взгляд, доказывает евангельское происхождение теории, усматривающей корни мифологии в миметической виктимизации.

Современные христиане часто испытывают дискомфорт из-за этого ложного воскресения, которое так напоминает настоящее, но у Марка и Матфея оно не вызывает никакого замешательства. Вместо того чтобы приглушить сходство между ними, они, наоборот, привлекают к нему наше внимание – примерно так же, как это делает Лука, когда он привлекает наше внимание к сходству между единением христиан и порочным союзом Ирода и Пилата в результате смерти Христа. Евангелисты видят нечто очень простое и фундаментальное – то, что и нам следует увидеть. Как только мы признаем сходство между насилием в Библии и в мифах, мы можем понять и разницу между ними: насколько радикально отличается реакция на насилие, описанная в Библии, от реакции, описанной в мифах.

Начиная с истории Каина и Авеля Библия заявляет о невиновности мифических жертв и вине их гонителей. Живя в эпоху широкого распространения евангельского учения, мы находим это естественным и не задумываемся над тем, что классические мифы утверждают обратное: в них гонители всегда имеют веские основания для преследования своих жертв. Дионисийские мифы даже самое жестокое линчевание считают легитимным. Пенфей был растерзан своей матерью и ее сестрами, поскольку его неуважение к богу Дионису было достаточно серьезной виной, чтобы оправдать его смерть. Эдип также заслужил свою участь. Согласно мифу, он действительно убил своего отца и женился на матери и поэтому действительно нес ответственность за эпидемию чумы, поразившую Фивы. Его изгнание – не просто дозволенный акт, это религиозный долг.

Даже если они не совершали никаких преступлений, для смерти мифических жертв всегда есть достаточное основание, и их невиновность не делает эту смерть менее легитимной. В ведическом мифе о Пуруше, например, не упоминаются никакие его прегрешения – и тем не менее его разрывание на части является благим деянием. Части тела Пурушы нужны, чтобы создать из них три великие касты – фундамент индийского общества. В мифе насильственная смерть всегда оправдана.

Если насилие мифов имеет чисто миметический характер – если оно подобно Страстям, как говорит Иисус, – то все эти оправдания ложны. Но, постоянно переворачивая соотношение невинности и вины, мифы не могут быть полной фикцией. Конечно, они лгут, но это специфическая форма лжи, вызванная миметической заразительностью – ложное оправдание, которое миметически распространяется среди взбудораженного человеческого