По образу и подобию [Роман Григорьевич Подольный] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

все. Я даже сомневаюсь, можно ли это назвать «моделью леса». Скорее, символом. Но ведь актеры-то вели себя рядом, скажем, со столбиком «Лес», как в настоящем лесу! И зритель, не избалованный декорациями зритель того времени, тоже соглашался с тем, что здесь лес.

А французский король Людовик XIV приказывал иногда давать представления на фоне специально врытых в землю деревьев.

Так вот, выходит, что и при королевском дворе, и в театре «Глобус», и в нынешних театрах были и есть свои модели леса. В одном случае это живые деревья, в другом — деревья, изготовленные из фанеры, в третьем — голая информация, указание считать, что здесь лес. И во всех трех случаях, лучше или хуже, но модель выполняет свое назначение. На основе слова «лес» можно создавать модели, декорации с большим или меньшим приближением к подлиннику. Будь «Глобус» побогаче, Шекспир, наверное, тоже не удовлетворился бы столбиками да дощечками. А ученые, когда нужно и можно, заменяют свои математические модели иными. Как, по каким законам они это делают, вы прочтете дальше, в главе «Слава аллегории!». Здесь же я хотел показать на примере самую возможность и естественность таких превращений.

Ну, еще две философские характеристики понятия «модель» и процесса моделирования.

«Моделирование — важная и исключительно широкая форма опосредования, при которой с данным объектом теоретически или практически оперируют через посредство промежуточного звена — модели» (И. Б. Новик).

«…в качестве модели объекта служит любой другой имитирующий его объект, служащий своего рода заместителем его в процессе исследования» (А. И. Зиновьев и И. И. Ревзин).

В общем, как видите, существеннейшим свойством модели называют ее способность заменять в том или ином отношении свой прототип. Ее можно изучать или изменять, вместо того чтобы проделывать это с ним. Надо отметить еще два свойства, которыми обладает любая модель, какое бы из определений мы ни взяли за основу. Модель всегда есть уподобление одного (того, что служит моделью) другому; модель всегда уподобление приближенное, упрощенное, отказывающееся повторять детали, которые в данном случае представляются ее создателям второстепенными. Собственно, всякая физическая теория, всякое физическое понятие, по существу, является приближенным — так считает академик В. А. Фок. Он отмечает, что уравнения теоретической физики «никогда не бывают, да и не могут быть абсолютно точными… При выводе их всегда пренебрегают теми или иными второстепенными фактами». И именно такое пренебрежение и делает модели удобнейшим инструментом познания мира.

Преимущества модели перед простым описанием можно продемонстрировать еще на одном шахматном примере. Длинный и подробный рассказ о ходе шахматной партии оказывается не в состоянии заменить листок с записью ходов. В частности, потому, что в листке легко найти допущенные ошибки, а в рассказе — не всегда. Если вы читали замечательную книгу Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», то помните, наверное, имеющееся там описание шахматной партии, разыгранной в огромном зале живыми фигурами. Описание, казалось бы, подробное. Но когда эту партию пробовал восстановить гроссмейстер Юрий Авербах, то он обнаружил не только неполноту рассказа, но нашел в нем и явные ошибки. С такими же странными недочетами он столкнулся и при анализе поэмы польского классика Кохановского «Шахматы». В центре поэмы — партия, а автор путает при описании позиции коня и слона!

Вот в таком же соотношении, как рассказ о партии и запись ее, находятся общее предположение и конкретная модель.

Однако за всеми этими примерами пришлось отвлечься вот от какой вещи. Надо уяснить, зачем нужно то широкое представление о модели, о котором говорит сейчас большинство ученых, почему им понадобился этот термин там, где, по словам Кэксера, можно обойтись старыми верными словами «гипотеза», «теория» и «закон».

Какая уж новизна, коли выходит, по мнению многих биологов, что модель и гипотеза — одно и то же. Однако советский биолог Н. А. Бернштейн видит во введении широкого понятия о модели по крайней мере два ценных преимущества, двоякую новизну. Во-первых, при описании модели принято пользоваться языком символов, цифр и обозначений — при всех условиях точным и ясным языком. Во-вторых, модель, все равно, осуществлена она в виде материальной структуры или нет, всегда содержит в себе элемент уподобления, упрощенного повторения внутренних связей своего объекта. По этим причинам гипотеза-модель позволяет легче себя проверить. У нее виднее слабые места. Возможность (если не во всех случаях, то в большинстве их) перевести такую модель в материальную тоже облегчает возможность проверки ее верности. Однако разве биологическая наука раньше не создавала упрощений? Разве не было гипотез, которые говорили бы как раз о внутренних закономерностях явлений? Разумеется, были. Только наука здесь в каком-то