Пасынок империи [Наталья Львовна Точильникова] (fb2) читать постранично, страница - 166

такого не было. Вообще никогда!

Последний вечер декабря, предновогодний вечер. Главная площадь университетского квартала. Конечно, громко называть площадью этот пятачок. Не главная площадь Кириополя в ста метрах от императорского дворца, где сейчас тоже собрались люди у огромной новогодней елки. Не главная площадь делового центра в окружении сияющих витрин магазинов, роскошных отелей и круглосуточных ресторанов. Не крыша двухсотэтажного небоскреба «Кратос», откуда лучше всего виден новогодний фейерверк.

У нас почти скромно. Елка высотой всего метров пять. Правда, наряжена профессиональным дизайнером, переехавшим к нам с Тессы. Не Бенедиктом Шенье. Некой Изабель Ланьес. Но тоже дико красиво: золото и серебро — тончайшее кружево огоньков. И деревья вокруг пяточка украшены гирляндами и светятся золотом и серебром, и сияют огнями ограды садов.

В университетском квартале в предновогодний вечер принято собираться вместе. Потом все разойдутся по домам и продолжат праздник в кругу семьи, но провожаем старый год здесь. Мы с Маринкой, Нагорный с детьми, Старицын с женой, Ройтман один, родители отчима с приемными детьми Далией и Винсентом. Все-таки, они приходятся мне тетей и дядей, хотя в два раза младше. Троллить меня по этому поводу им не дает возможности только недостаточное знание языка. Два года на Кратосе, а все еще говорят с жутким дартианским акцентом. Впрочем, я тоже в этом не идеален.

Мелюзга, понятно, бесится у елки и с нетерпением ждет начала фейерверка. Отсюда, говорят, тоже неплохо видно, хотя и не так здорово, как с вершины башни «Кратос». Зато все свои.

— С наступающим, Артур, — говорит мне Старицын, — у вас все в порядке?

— Странно слышать «вы» от человека, который знает твою нейронную карту, — говорю я. — Давайте уж на «ты», Олег Яковлевич? Сколько же можно…

— Тогда «Олег», — улыбается он. — На «ты» — так взаимно.

— Отец говорит Ройтману «вы», а он ему «ты».

— Значит, им так удобнее.

— Мне, наверное, тоже так удобнее.

— А мне нет.

— Ладно, — киваю я. — Приучился же я как-то Нагорного «Сашей» называть.

Хотя в моих мыслях он все равно «Александр Анатольевич».

— Ну, и хорошо, — говорит Олег Яковлевич. — У тебя все в порядке, Артур?

— Да… пожалуй.

— Артур, только не ври, пожалуйста, человеку, который знает твою нейронную карту. Что не так?

— Да, ерунда. Я сегодня достал гитару. Полгода не притрагивался. А у нее струны расстроены так, что дальше некуда, и все в пыли. Я не стал мучиться настраивать и убрал обратно. И стихов я не пишу. Тоже полгода.

— Считаешь, что это последствия психокоррекции?

— Я подумал, что да. Разве не так?

— Абсолютно не так. Мы это не трогали. Ну, зачем? Это же не криминально!

— Тогда почему?

— Так дети бросают игрушки, когда взрослеют. Другие интересы, впечатления, занятия. Но, если ты считаешь, что это для тебя потеря, просто выделяй на музыку хотя бы два-три часа в неделю — и все вернется. Все это только нейронные связи в твоей голове. Тебе дорог этот участок мозга, он доставляет тебе удовольствие — так нарасти. Все же в наших руках.

— Мне, наверное, на осмотр скоро? — спросил я. — Полгода прошло.

— Да, недели через две. Не хотел тебе напоминать в праздник. Я вызову, договоримся.

— Угу, — кивнул я, — приду.

— Все будет хорошо, — сказал Старицын.

Когда мы только переехали сюда с Маринкой, ко мне приходил знакомиться местный шериф. Это был третий шериф в моей жизни после шерифа Аркадии и шерифа Чистого. И этот был похож на своих избирателей, как и двое первых. Местный шериф был в высшей степени вежливым, интеллигентным, похожим на профессора, оказался бывшим преподавателем права и звался Артемием Красовским. Впрочем, другого шерифа университетский квартал никогда бы и не избрал. Было непонятно, зачем здесь вообще шериф: преступность в университетском квартале существовала только теоретически, либо была не местного происхождения.

— Вы со всеми новичками знакомитесь или только с прошедшими курс психокоррекции? — нагло спросил я.

— Если бы я знакомился только с бывшими пациентами центров, мне бы не с кем было знакомиться, — заметил он, — так что со всеми.

— Я один такой, да?

— Есть еще два профессора, которых штрафовали за участие в митингах при Страдине, — гордо сказал Артемий Сергеевич. — Впрочем, и меня при нем за митинги штрафовали.

— Ну, это правонарушение, — сказал я. — Это же не Центр. Порчу местную идиллию?

— Нисколько. Почему портите? Старицын о вас очень хорошо отзывался. Нагорный вообще в восторге.

— Поговорили уже?

— А как же! — улыбнулся он.

Как потом выяснилось, местное население именовало шерифа исключительно «Тёмой». Сейчас Тёма стоял по другую сторону от елки, заметил меня, помахал мне рукой.

К нам приближался Александр Анатольевич с бутылкой шампанского в руке и бокалом в другой. Что было для меня некоторым разрывом шаблона: я был уверен, что Нагорный не пьет