Приёмыши революции [Саша Скиф] (fb2) читать постранично, страница - 331

деньгами басмачей. Первый раз я видел её, когда они проезжали всем отрядом мимо нашего дома, я не отличил её среди мужчин и не запомнил, но отец потом говорил, что она была среди них. Мой отец называл её гази, в её жизни несомненно не было иного смысла, кроме её войны. Говорили, много врагов советской власти было уничтожено ею в Шымкенте и в Туркестане, и ещё раньше в Кызыл-Орде. Говорили, она была безжалостна, и её не брали ни боль, ни усталость. И как у нас, звали её Кызыл-Султан или Сейфолла, и правда о ней переплеталась с легендами. Говорили, много золота назначали за её голову… Тогда, когда отряд Муталиба Сырбаева занял наш аул, я был здесь. Нас, детей и женщин, согнали для захоронения трупов. Был сентябрь, жара стояла такая, что немыслимо было оставить мёртвые тела даже на один лишний час. А мужчин в ауле оставалось мало, в основном старики и раненые. Мне было 14 лет, я мог бы уйти с отцом и братьями, с их отрядом, но коммунисты были против того, чтоб брать в бойцы детей. Они брали с 16, поэтому мы, мальчишки, оставались здесь, с женщинами и младшими… Все ведь уйти не могут, потом это уже была такая видимость, что аул живёт обычной жизнью. Матери умоляли захватчиков не забирать сыновей-подростков, потому что они-де последняя опора и кормильцы семьи, про отца и братьев, про всех, кто были явными коммунистами, говорили, что они давно погибли, или что их не видели уже три года, когда мои сёстры заменили убитых братьев, отправившись с партизанским отрядом к Арнасаю, она говорила, что выдала их замуж, никто не выдавал правды. Сперва они в бессильной ярости уничтожали семьи коммунистов, но потом поняли, что мужчины, которым нечего терять, опасней втройне. Они брали семьи в заложники, пытали жён, дознаваясь, где их мужья. Если б это знамя нашли, не жить ни мне, ни матери. Но мать хорошо его прятала. В семье Алимжана нашли фотографии… Алимжан и его братья погибли среди защитников укрепления, в выкопанный нами ров к их телам бросили и тела всей семьи. Так кровь призывала в бой брата за братом, сестёр за братьями, сыновей и дочерей за отцами, покуда не осталось в нашем краю никого, кто мог бы ещё стоять в стороне. Никто из защитников не попал в плен, все стояли насмерть, до последнего бойца. Тогда я видел Кызыл-Султан Романову в третий, последний раз. Мы, я и мой двоюродный брат Жолан, переносили её тело. Уже мёртвое тело было всё исколото штыками, так велика была их ненависть к ней. Ночь отряд Сырбаева праздновал победу, думая, что не оставил в живых ни одного бойца на тысячу вёрст вокруг, а под утро мы, женщины и подростки, взяли ножи и мотыги и убили столько из них, сколько сумели. А наутро вернулись от Жетысая мои отец и братья и их отряд, уничтоживший отряд брата Муталиба Касыма. Много ещё было сражений, и много мирных лет, и снова сгущались тучи, и снова проливались кровавым дождём… В 66-м году родилось это рукотворное море, в 68-м году это место стало зваться городом. В 70-м был поставлен этот обелиск, и ни одно имя не упустили, когда выбивали имена покоящихся в братской могиле. Удивительное дело — люди с множеством книг, и фотографий, и кинохроник об истории спорят, и переиначивают, и забывают, и вспоминают вновь. А мы без книг помнили и ныне помним… А что до песен, так разве здесь только эти песни пели? Здесь смерть свою нашла Кызыл-Султан — так вышло, а песни слагали там, где она жила. И в Кызыл-Орде, и в Шымкенте. Иные говорят — мол, ладно, как ни оценивай людей, но песни-то за что? Песни ж душа народа, о ком бы они ни были. А иные говорят, что песни, написанные в то время — они как бы и не настоящие песни, что заставляли их сочинять, и нечего их беречь. Неуважительно это. Многие потому считают, что русские не умеют уважать своих героев. Если воздали кому-то честь — так чти, не отдавай на поругание. Кому недостойно воздали — время предаст забвению, молва людская не хранит ничтожного. Не в том грех, что убили того или другого — это бывает, не во все ли времена князья и богатыри убивали друг друга? — а что убили бесчестно, и что имя захотели стереть из памяти, песни захотели стереть из памяти. Стирали с карты, стирали с фотографий, из памяти стирали. И кто стирал, потом самих стирали. Много ль доблести, с мёртвым-то бороться, у мёртвого славу отнять? Вроде как, поиграли человеком, честью поиграли. Заодно походя стирали память и о Кызыл-Султан, обелиск этот в 70-м поставили только… А она была отважным воином, отвагой её мужчины восхищались, это вся правда в песне сказана. Герой в народном творчестве — это не то же, что святой, не нужно забывать об этом. Это тот, кто победил много врагов, или сделал невозможное, это человек необычной судьбы. Кому-то, быть может, это и не нравится… Но до нас-то сюда веянья эти и не доходили особо, вот песни нашим обелиском были. Потому что с ними мы и дедов своих забыли бы, и кто б мы были после этого?

(из книги «Забытые песни. Батыр Ежов и Кызыл-Султан»)^[18]

Примечания