Тагу (Рассказы и повести) [Григол Самсонович Чиковани] (fb2) читать постранично, страница - 2

Эка?

— Дочка Буху Джгереная.

— Со вчерашнего дня преследуют эту несчастную.

— Господин Мурзакан узнал, что она убежала, и рассвирепел!

Совсем юная девушка, едва ступив на берег, пересекла дорогу и, ломая ветки, вбежала в лес.

— Она побежала к Джвебе.

— Джвебе должен был вчера пригнать с гор стадо господина Мурзакана.

— Если бы Джвебе явился вовремя, он не отдал бы ее господину Мурзакану!

— Так и послушался бы Джвебе господин Мурзакан…

Десять лет назад в битве под Анаклией Мурзакан Анчибиа пропал без вести. У него было много завистников среди князей. Завидовали его мужеству, богатству, славе. Его исчезновение было князьям на руку. Решив, что он убит турками, они захватили его землю и его крестьян.

Между тем Мурзакана Анчибиа, тяжело раненного, турки увели в плен. Это был самый отважный воин, не раз истреблявший турецкое войско. Разъяренный султан присудил «черного орла» — так прозвал Мурзакана турецкий военачальник — к смерти заживо: приказал оскопить его и отпустить.

Утратив свою мужскую природу, Мурзакан хотел было покончить с собой, но потом решил, что меч его еще пригодится родине. Любовь к родной земле одержала верх над всеми другими чувствами. Он вернулся в Одиши. Поведение князей озлобило его. К его горю прибавилось и то, что борода и усы у него выпали, и молодец, бывший ранее бабником, сам превратился в бабу. Женщин он возненавидел: сам пострадавший от турок, он продавал теперь туркам своих крепостных девушек.

Как только в деревне узнавали, что в Кулевийский или Анаклийский порт прибыл турецкий корабль, родители отправляли девочек в лес. Вот и теперь разнеслась по дворам весть о прибытии рабовладельческого судна из Стамбула. Люди Мурзакана Анчибиа из кожи вон лезли, перевернули всю деревню в поисках девочек. Как правило, мальчиков они не трогали. Против мальчиков Мурзакан ничего не имел.

Мать Эки узнала, что люди господина Мурзакана завтра на рассвете начнут охоту, и тотчас же отправила Эку к родственникам своей матери, в село Кариати. Но Эка хотела дождаться возвращения Джвебе с гор. Матери она сказала, что пойдет прямо в Кариати, но лишь только мать, проводив ее за околицу, вернулась назад, она сошла с дороги и укрылась в ближнем лесу.

Но Джвебе Зурхая все не являлся, и теперь Эка сама побежала к нему навстречу. «Сегодня наверняка спустится с гор… он уже в дороге, сегодня придет». Глаза ее с волнением скользили по высящейся на востоке горе, тонущей в горячем солнечном мареве. Этой дорогой гонит Джвебе господское стадо — жеребцов, кобыл, жеребят, коров, коз, овец — раздобревший, откормленный на эйлагах скот, — которые на крутых тропинках, оглашая окрестность ржанием, мычанием, блеянием, наскакивают друг на друга, копытами дробят, распыляют землю и подымают до небес непроглядный рыжий туман.

Свистит, кричит на них Джвебе, торопясь к Эке, сердце обгоняет его, душа обгоняет, и стаду передается его спешка. Все убыстряя бег, спускается оно с горы, и ничего не удержит его, пока не сойдет оно в долину и не развернется на проселочной дороге, а потом стесненным, медленным течением направится к деревне.

На этой дороге и поджидает Эка своего Джвебе. Вот-вот покажется он на своем арабском скакуне, покрытый пылью и потом, с упавшим на лоб густым чубом.

Эке казалось, что сквозь пыль она уже видит Джвебе, его жеребцов, коз, овец, слышит их ржание, мычание, блеяние, слышит грозные окрики Джвебе: «Гей, гей! Куда ты, чтоб тебя волки задрали!.. Ачу!.. Чтоб ты шею себе переломил, дьявол!» Эка с невольной радостью восклицала: «Джвебе, парень!» Но видение исчезало, и снова по безмолвной, покрытой маревом горе скользили ее взволнованные глаза. «Сегодня прибудет, уже в дороге Джвебе… сегодня прибудет…» — говорило ей сердце, но сразу же проносилась и другая мысль: «В этом году осень жаркая, как лето… В горах стоит жара… беда, если поздно пригонит Джвебе стадо…»

Нет, она не хотела верить этому, она мысленно видела, как деревня встречает стадо Мурзакана, как шепчутся о Джвебе девушки, стоя у плетней и калиток: «Побыть в его объятиях, а после того хоть умереть». «Это не парень, а каджи». Они бледнели, глядя на него с нескрываемым восторгом.

Джвебе улыбался им, отбрасывая назад взмокший от пота чуб, пришпоривал и без того обезумевшего коня, укорачивал узду, ставил его на дыбы — красовался, говоря девушкам: «Садитесь ко мне, девушки! Все равно, не сегодня-завтра продаст вас турку „добрый“ господин. Меня на всех вас хватит. Чего же турку вас портить! Ну-ка, скорее садитесь ко мне на коня, пока не поздно!»

Смелый и несдержанный с женщинами, он всегда умел улучить момент, чтобы ущипнуть или поцеловать девушку, будь то крестьянка или дворянка, а то и не довольствовался поцелуем, но все это он делал так естественно и красиво, с таким искренним жаром, что без этого его и представить себе не могли девушки.

И вот именно этот бесстрашный, самый красивый, самый умный, глаз и сердце всей деревни, этот «каджи»,