Звезды на росстани [Геннадий Ефимович Баннов] (fb2) читать постранично, страница - 2

набравшего баллы правдами и неправдами, — и все в порядке. И Воронову — первое место.

Учителя, главным образом, молодые учительницы поддерживают Володю Вишневского, симпатии их на стороне молодости и — что уж говорить! — Володиной ловкости. Я пробую доказать, что баллы — это не все, не они одни решают дело, но с места — удивленные голоса: для чего же составляется положение о конкурсе? Что оно — пустая бумага?

Правильно. Поделом мне. Тем не менее в груди возникает холодок. Напряжение. Подтягиваюсь сколько могу. Положение составлено нами и служит нам, и если на практике в чем-то не удовлетворяет, вправе мы его изменить? Отдельные пункты, по крайней мере? Или не вправе? Так и будем страдать от ошибок? Вот и внести изменения. Чтобы не смешивать производственный план с любым, побочным даже, заработком, который может появиться только в свободное от занятий время.

— Сегодня, раз сами ошиблись, не оговорили в положении, покамест не взыскиваем, но говорим, что это неправильно, когда занимаются хозяйственной работой взамен практики. Говорим во весь голос! Пусть послужит это предупреждением и мастеру Вишневскому, и всем другим.

Диалектика. Даже здесь она! Ну, кто же, нынешний, не знает, что количество квалифицированной работы делает человека качественно иным, именно квалифицированным специалистом? Так не за количественные ли показатели, производственный план в том числе, должны даваться наибольшие баллы?

Единогласия нет, как нету. По глазам видно. Вношу компромиссное предложение: первого места не присуждать никому. И Вишневскому, и Воронову, поскольку не дотянул тоже. Обоим вторые места.

Володя Вишневский проворчал что-то, похожее на: «как ни старайся…» Однажды он высказался: пенсию надо не старым давать, а молодым. Пусть-де резвится молодость в свое удовольствие. А уж потом, когда терять нечего, послужи на здоровье…

На благо Родины, хотел он сказать, он так и прибавил потом. И кабы все в шутку сказано!

Анна Григорьевна открыла двери, велела взять трубку.

— Гулякин, — назвала имя, действующее на всех нас магически.

Телефон параллельный, но я не взял трубку, я кивнул заместителю, Радику Динисовичу, чтобы продолжал, сам вышел из кабинета. Не мешать делу.

— Здравствуй, дорогой, — сказала трубка вполголоса. — Что-то не слыхать тебя и не видать, а вроде и не пропадал никуда.

— Не люблю в глаза лезть.

— Это называется информировать начальство. Как, что. Сам знаешь, живем информацией… Ты вот что, ты зайди-ка давай. Да, сейчас прямо. Есть разговор. А то живешь, можно сказать, под боком, слышно, как и сопишь себе, и чего-то делаешь, а информации никакой. Завел такие порядки. Давай зайди.

Разговор был исчерпан, я положил трубку. Зайти, стало быть. Написал записку, попросил Анну Григорьевну передать Радику Динисовичу — пусть заканчивает без меня. А мне надо идти. Вызывает Гулякин.

II

Из мрачного коридора, хотя бы и в самую-рассамую летнюю пору, приятно переступить порог приемной. Из окон, обрамленных воздушно-невесомыми, в зефирную складочку занавесками хлынет тебе навстречу поток света и воздуха, и невольно вздохнется с облегчением. И ты никак не сможешь не улыбнуться секретарше, милой девушке Асе. И при этом непременно также получишь в ответ ее привлекательную улыбку.

В картонной коробочке чистая бумага. Карточки. Шариковая ручка, папка для поступающей корреспонденции, телефонные аппараты — вот все Асино хозяйство.

Но поглядеть, с каким изяществом она им распоряжается, так заглядишься на нее, залюбуешься. Деловито и обстоятельно отзываясь на всякий вопрос, на телефонный звонок, вообще ведя дело с достоинством, она вдруг возьмет улыбнется — именно вдруг, просто так, от ощущения молодости ли, от счастья ли все видеть и все чувствовать, а может быть, и от понимания значительности своей работы — возьмет улыбнется — и в груди у тебя тотчас объявится ощущение весны и прочих всех радостей.

Улыбнувшись Асеньке для порядка, я принимаю осанку делового человека, киваю на фанерованные под дуб двери начальника:

— У себя?

— Угу, — сказала Асенька, приопустив глаза и затаенно вздохнув над, возможно, только что возникшими размышлениями. — Господа иностранцы у него.

Обучение иностранцев рабочим профессиям — не ахти какая новость, но сообщение остановило меня уже у двери. Принесла нелегкая.

Ася достала зеркальце, отворотясь к окну, поправила красивые волосы и, пренебрегая ли моим присутствием, вовсе ли принимая меня за неодушевленный предмет, наравне со столом, со стульями, с креслом, обитым коричневым дерматином, стала глядеться в зеркальце. Но я встретил ее пристальный взгляд оттуда, именно из зеркальца. Золотистый глаз ее улыбнулся.

— Что привело, Юрий Иванович, какие заботы? — поинтересовалась с участием.

— Гулякин вызвал. А вообще-то я хочу в отпуск.

— Прямо сейчас?! — испугалась Ася. — Нет, не отпустит, — прибавила довольно уверенно.

— Надо,