Три жизни Красина [Вадим Александрович Прокофьев] (fb2) читать постранично, страница - 115

затягивая, доиграл заключительные фразы гимна, Леонид Борисович с трудом подавил в себе желание крикнуть туда, вниз: «Сыграйте ещё!»

Он не спустился в зал.

Разбуженная музыкой, Любовь Васильевна увидела пустую постель, всё поняла. Кинулась на лестницу, чтобы бежать на собрание, увести этого безумного человека. И нашла его на площадке.

Красин слушал. У него было такое лицо, что Любовь Васильевна не в силах была и слова сказать.

Ещё один ноябрь сочился дождями. Их сменяли туманы. Красина душил лондонский «смок». От него не было спасения. Когда становилось легче, Леонид Борисович вызывал стенографистку, диктовал письма в Москву. Потом впадал в забытьё. У него поднималась температура, и он бредил. Что-то приказывал, вёл с кем-то деловые разговоры.

Каждый раз после обморока сознание возвращалось всё с большим и большим трудом.

Консилиум врачей послал в Москву секретное донесение, свой приговор — Красину осталось жить не более 2–3 месяцев. Но Леонид Борисович знал: врачи ошибаются, он вряд ли переживёт этот свой последний ноябрь.

И он спешил. Он требовал, чтобы ему чаще делали инъекции препарата железа. Они немного помогали. И тогда он вызывал сотрудников и, как прежде, выслушивал их доклады, отдавал распоряжения.

Ночи были страшнее всего. Ночами он не спал, время от времени терял сознание. Потом думал. Вспоминал.

Ещё недавно он писал Луначарскому, что надоело ему бродяжничать по свету. И так хочется в Россию, в Москву.

А там, в Москве, поди, уже выпал снег. Вкусно пахнёт русский снег! Особенно в Сибири. И вспоминались сибирские степи. Этот бескрайний простор. Он всегда любил степь... А сугробы Финляндии!.. Он слышит весёлый смех своих маленьких девочек. Они барахтаются в снегу...

Пришла ночная сестра. Он послушно подставил руку.

— Не причинила ли я вам боль?

Боль? Да, этот укол болезненный. Его, видимо, уже всего искололи.

— Нет. Во всяком случае я её преодолел... — Помолчал. Ему не хватало воздуха. — Ведь моё имя Леонид...

Сестра удивлённо посмотрела на больного.

А Красин уже не видел её.

— Когда я был ребёнком, — тихо, как будто только для себя, прошептал он, — мне доставляло удовольствие читать греческие мифы... из них я узнал о Леонидосе, имя этого героя означало — «лев»...

И совсем еле слышно:

— И ещё тогда я говорил себе, что с этим именем я должен быть всю жизнь храбр, как лев...

Сестра едва разобрала последние слова. Ей показалось, что Красин произнёс их на каком-то другом языке.

Ей стало страшно, и она разбудила Любовь Васильевну.

Красин бредил. Он что-то говорил по-немецки.

Была половина пятого утра 24 ноября 1926 года.

Красин открыл глаза. Посмотрел на Любовь Васильевну. Тихо прошептал:

— Сейчас я думаю о тех, кто наверху... о моих четырёх девочках...

Больше он ничего не сказал...

Часы показывали сорок минут пятого.

* * *

Чешем-Хауз. Большой приёмный зал.

Стены задрапированы чёрным и красным. У гроба почётный караул.

В зал тихо входят люди. Венки, венки, венки. Красные живые гвоздики образуют большой круг. Внутри надпись: «От федерации Горнорабочих Великобритании в знак памяти, уважения и глубокой благодарности».

В кабинете умершего посла, как обычно, лежат на столе свежие газеты. Ветер из открытой форточки треплет «Ивнинг Ньюс». С первой страницы на пустой кабинет смотрит Красин. Спокойно, с лёгким прищуром.

Броские заголовки: «Жизнь и смерть Красина», «Второй после Ленина большевик».

В Берлине урну с прахом Л. Б. Красина встречали десятки тысяч немецких рабочих.

В Москве 25 ноября колючий ветер силится сорвать с афишных тумб ранний выпуск «Известий».

Около афиш толпы людей.

«Правительственное сообщение.

...Правительство Союза ССР в лице тов. Красина потеряло одного из своих виднейших деятелей, выдающегося работника в разных отраслях государственного строительства, крупнейшего специалиста и в то же время одного из старейших деятелей рабочего коммунистического движения...»

Траурное сообщение. «От ЦК ВКП(б). О смерти члена Центрального Комитета Леонида Борисовича Красина:

В товарище Красине соединялись редкие качества выдающегося революционера и человека спокойной, научной мысли, человека, для которого дело революции, дело социализма было главным делом его жизни. И в начале организации революционного рабочего движения и организации нашей партии, и после победы рабочего класса партия ставила товарища Красина на передовых позициях революционной борьбы... Наша партия потеряла ещё одного из старейших борцов...»

А на развороте:

«9-я годовщина Октябрьской революции».

Его итог. Его завещание. Он дописал статью. Но она опоздала к юбилейным дням. Её прочли в дни траура.

В некрологе о Красине Анатолий Васильевич Луначарский назвал смерть Леонида Борисовича потерей ещё одного маршала Ильича.

Словами Луначарского